Спасибо. Вы смогли...

Жора сначала убрал в яму под стеной керосин- ку, а затем скрылся сам. А я, оказавшись в полной темноте, практически на ощупь расстелил одеяло на крепком и массивном чемодане, затем улегся на него и укрылся другим одеялом. Спать не хотелось. Было сыровато и зябко, но вполне терпимо. Мно- жество мыслей вспыхивало в моем сознании, мно- жество вопросов снова и снова крутилось в голове. Как лучше предостеречь ребят? Как убедить их пол- ностью мне поверить? Поверить в то, что со стороны явно напоминало бред сумасшедшего. И в то же время я четко осознавал, что обязан это сделать. Раз оказался здесь, в 1942-м, раз у нас получилось — зна- чит, непременно должен уберечь их, предотвратить ужасную трагедию… Как угодно. Любой ценой. Вы- полнить свое предназначение. Оставалось терпеливо ждать утра.

ГЛАВА 11

Приятная мягкая дрема, сморившая меня несколь- ко часов назад, уже начала постепенно отступать, когда сверху раздался едва слышный, но все же хорошо раз- личимый условный стук. Моментально проснувшись и резко откинув одеяло в сторону, я подошел к лазу под стеной. С другой стороны уже было слышно стара- тельное шуршание. Судя по всему, это Жора освобож- дал проход. Спустя несколько мгновений зазвучал его голос — говорил он тихо и быстро, и мне пришлось склониться к лазу, чтобы слышать его отчетливо.

Доброе утро, Валерий. Выходите и следуйте за мной. Тихо и аккуратно. Срочное собрание проводится фактически только из-за вас, поэтому настоятельно прошу изъясняться предельно честно, по делу и без утайки, — негромко, почти шепотом проинформиро- вал он меня.

Доброе утро. Это понятно, не беспокойся, — ответил я так же тихо, утвердительно кивнув. За- поздало сообразив, что жеста моего Георгий не мог увидеть, я принялся выбираться из потайной комнаты и вскоре уже стоял рядом с парнем, отряхивая одежду от пыли.

Мы поспешно выбрались из погреба и прошли в не- большую комнату. Сквозь тяжелые плотные занавески бледный свет утра едва проникал, однако света было достаточно: помещение освещали две керосиновые лампы, поставленные на расстоянии друг от друга. Ре- бята уже собрались в комнате. Кто-то из них сидел на простеньких деревянных стульях вокруг небольшого стола, накрытого белой скатертью с вышитым алым орнаментом вдоль кромки, другие стояли у стены, скрестив руки за спиной, и негромко переговаривались между собой. Когда я вошел, все разговоры мгновен- но смолкли. Взгляды ребят, устремившиеся ко мне, были совершенно невозмутимы, но изучали они меня предельно внимательно. Так, словно пытались опре- делить сразу же, можно ли доверять мне.

Я без труда узнал всех юношей и девушек, находя- щихся в комнате. Они были именно такими, какими остались в описаниях очевидцев, на сохранившихся фотографиях и в документах. Вот только все равно выражение лиц, твердость испепеляющих взглядов, абсолютное внешнее спокойствие, железный контроль над каждой возможной эмоцией не могли не удив- лять. Никакие фотокарточки не передавали всей той силы, изменившей даже мягкие черты их ясных лиц. Это были совсем юные мальчишки и девчонки. Но такие взрослые! Полные какой-то необъяснимой для их лет профессиональной осознанности, абсолютной решимости и уверенности, которая, казалось, витала даже в воздухе.

Теперь я мог рассмотреть их получше. За столом рядом с Олегом Кошевым сидел предельно собранный

и сосредоточенный парень девятнадцати лет с темной, густой, аккуратно зачесанной назад шевелюрой — Иван Земнухов. Очки в круглой оправе придавали ему еще более серьезный вид. Иногда он поправлял их кончиками пальцев, и все его жесты были точны- ми, выверенными и спокойными. Парень производил впечатление человека настолько невозмутимого, что с первого взгляда казалось, будто вывести его из себя не сможет ничто. По левую руку от него сидела ми- ниатюрная стройная девушка в кремовой кофточке — Люба Шевцова. На ее щеках и чуть вздернутом носике красовалась россыпь едва заметных веснушек. В ясных голубых глазах не было и тени какой-либо эмоции, когда она взглянула на меня. Рядом с ней располо- жилась Тоня Иванихина — худенькая, веснушчатая, с коротко постриженными волосами. Облокотившись на стол и чуть ссутулив узкие плечи, она разглядыва- ла меня исподлобья — не как врага, но как человека, которому пока не торопятся доверять. Взгляд ее был выразительным, внимательным, почти тяжелым — удивительным для хрупкой молодой девушки. Справа от Олега сидел, склонившись над столом, серьезный и вдумчивый на вид парень лет восемнадцати со слегка вьющимися волосами и немного оттопыренными уша- ми — Виктор Третьякевич. Даже черты его лица выда- вали в нем человека волевого: высокий лоб, широкая, четко очерченная челюсть и прямой нос. Назвать его ребенком, как и кого-то из присутствующих в комнате ребят, язык бы не повернулся. Настолько осмыслен- ные взгляды могли быть только у людей, переживших немало бед и решивших бороться изо всех сил.