Спасённый

Внешними глазами Инженер смотрит на распустившийся в космосе огненный цветок, а внутренними на паукообразную тушу, загромоздившую собой почти весь операторский салон. Панцирь, остывая, пощёлкивает, оплавленные хелицеры беспомощно шевелятся. Кажется, будто Следопыт пытается что-то из себя извергнуть. И вот судорожными толчками наружу выдавливается переломанное, какое-то тряпичное тело. Оно покрыто пунцовой, с огромными волдырями, кожей, а кое-где кожа сползла, как чулок.

Хотя Эскулап не слишком смышлен, у него хватило ума не высовывать носа из медицинского шкафчика до тех пор, пока Следопыт не успокоится. Одно неловкое движение монстра, и от малыша-осьминожки с кучей тонких щупалец-трубок и комплексом неполноценности, останется мокрое место.

Настоящий лекарь пришёл бы в ужас, осознав, в каком состоянии доставили пациента, но до настоящего лекаря не один десяток парсеков, и за дело берётся этот: не его вина, что он — лишь часть комплекта экстренной помощи. Осьминог жадно льнёт к первому в жизни пациенту, щупальца вытягиваются, лезут в рот, в нос, ищут отверстия на теле, иглы впиваются в вены.

Инженер не завидует Эскулапу, но радуется за него. Тот всегда боялся, что проведёт в тесном и тёмном шкафу всю жизнь, так ни разу никого и не вылечив. Что ж, лечи, малыш…

Первая часть поставленной дайвером задачи выполнена. Не всё прошло гладко, но шансы на благоприятный исход изначально оценивались, как чрезвычайно низкие.

Последний отчёт отправляется вслед умирающему Кракену, в ответ приходит импульс, полный благодарности. Готовясь к долгому кружению по орбите вокруг голубого солнца, Инженер тестирует системы. В пространство улетает первый призыв о помощи.

* * *

Миг назад ничего не было, а потом вернулась боль: она была везде, внутри и снаружи! Хотелось кричать, но рот не открывался. Лёгкие горели, горели, но не могли догореть. Виктору подумалось, что это и есть ад, но подумалось как-то отстранённо.

Боль, ничего не добившись, отступила. Не ушла, даже не утихла, просто стала существовать сама по себе: хочешь — ощущай её, а хочешь — не обращай на неё внимания. Но с ней интереснее, если бы не она, не осталось бы вообще ничего, кроме клочковатой тьмы, и мутных теней. Боль можно было исследовать, выискивая нюансы, смакуя оттенки.

Это длилось лишь на миг меньше бесконечности. Когда боль начала таять, Виктор обрадовался, но когда от боли осталось лишь воспоминание — испугался, и попытался удержать её, показалось, если боль совсем уйдёт, то его растворит пустота.

Боль ушла, и не осталось ничего. Его тоже не осталось.

* * *

Из апоцентра сильно вытянутой эллиптической орбиты Кракен видится сияющей голубым пламенем горошиной. Расправив жёсткие надкрылья, Инженер старается впитать жиденький ручеёк фотонов. Нужна энергия, много вкусной энергии, но здесь её почти нет. Сам себе Инженер кажется высохшим трупом гигантской мокрицы.

Приходится жить в эконом-режиме: ненужные контуры отключены, биомех время от времени погружает себя в полудрёму, а когда сон уходит, меланхолично считает звёзды. Вокруг миллионы звёзд, и только космос знает, сколько раз Инженер их пересчитал, и сколько раз начал считать заново. Только космос ведает, сколько ещё раз пересчитает. Кажется, что кружение по орбите будет вечным.

Бывало, Инженер подумывал, не восстановить ли Следопыта? Технически — не проблема. Но приходится экономить ресурсы для выполнения главной задачи, делиться ими с арахноидом не рационально. Впрочем, Инженер с радостью поменялся бы с ним местами: пока Следопыт бессовестно дрыхнет в анабиозе, Инженер ломает голову, как завершить эту затянувшуюся миссию.

Однажды Эскулап предложил решение. Он заявил, что работать с телом, решившим умереть если не от полученных травм, так от возрастных изменений, становится всё сложнее, а скоро будет и вовсе невозможно. Организм находит больше способов осуществить задуманное, чем лекарь помешать этому. Некрозы, отёки, интоксикации — всего, с чем Эскулап столкнулся, и не перечислить, а ещё нужно следить за состоянием контролируемой комы. Не позавидуешь малышу. Из лоснящегося осьминожки, он превратился в потускневший сморщенный и шелудивый клубень.

Эскулап доказывал, что будет лучше, если они позволят человеческому телу умереть. Нужно только сохранить биологические образцы, а это намного проще, чем поддерживать жизнь в почти что мертвеце. Потом из этих образцов восстановят копию данного экземпляра Человека.

Инженер попытался объяснить, что функциональная копия не идентична исходной личности, но Эскулап, кажется, так и не осознал важность концепции ментальной индивидуальности. Что поделать, он — существо простое, умеющее лишь синтезировать нанитов-гомеостазисов.

Конечно, в каждом деле свои тонкости: этих малышек-нанитов несколько сотен разновидностей, нужную комбинацию не сразу и подберёшь. Но Инженер полагает, что для него, умеющего ремонтировать звёздных дайверов, починить человека — плёвое дело. И если разобраться, у него есть основания так думать.