Спасённый

В одном Эскулап прав — ресурсы не бесконечны. На изготовление гомеостазисов потрачена львиная доля базовой субстанции для синтезатора материи. Это неприятно само по себе, но ещё хуже, что это ограничивает возможности Инженера. Скоро придётся использовать для синтеза что-нибудь ненужное, например, Следопыта. Пожалуй, гомеостазисы из него кое-как получатся, но его органика для ремонта человеческого тела не подойдёт, кремниевая основа тут не годится.

Тогда Инженер и задумался: если сохранить вместе с биологическим материалом ментальную копию человека, будет ли это считаться корректным выполнением миссии? Сканер мозга он бы изготовил, но для создания образа личности нужен значительный объём памяти. Столько Инженер выделить не мог при всём желании — просто не было. А на частичное сохранение он мог решиться лишь в крайнем случае, который уже на подходе, но пока не наступил. Ревизию своей памяти Инженер на всякий случай сделал.

Он вычистил рабочий массив, где хранилась ненужная теперь информация об устройстве звёздных дайверов. Когда понял, что один из кристаллов заполнен данными о конструкции человека, удивился. Откуда эти данные взялись, биомех сказать не мог, и решил, что это последний подарок от Кракена.

Инженер изучил человеческий организм, конструкция показалась ему несбалансированной, простой и, вместе с тем, переусложнённой. Особое недоумение вызвала непродуманность в вопросах дублирования жизненно важных функций. Вывод: создал это ничего не смыслящий в инженерии новичок, не удивительно, что при эксплуатации постоянно возникают проблемы.

Зато Инженеру явилась идея — законсервировать человеческую личность можно и по-другому, достаточно снабдить мозг новым, совершенным телом. Если бы он подумал об этом раньше, когда хватало ресурсов! Сейчас просто не из чего создать аналог человеческой оболочки, но можно пойти на компромисс — приживить мозг к телу Следопыта. Тот не возражал против капитальной переделки организма, даже не видел большой разницы, одна у него будет голова или две, он же не Инженер, который и свою-то одну в целях экономии то и дело отключает.

Теперь всё готово…

Инженер решается перенести взор внутрь себя. Он видит, как изготовленный им простенький нейрохирург аккуратно отделяет человеческую голову от тела. Щупальца Эскулапа нетерпеливо трепещут. Он готовится задействовать армады гомеостазисов, должных обеспечить толерантность разнородных тканей.

* * *

Одно ничто сменилось на другое. Разницы между ними никакой — ничто и есть ничто — просто стало чуть интереснее, потому что у Виктора вдруг проснулось сознание. Немного погодя в глубине сознания стали проявляться мысли.

Вспомнилось: «Мыслю, значит, существую». Ерунда какая-то. Он мыслил, но ни хрена не существовал.

Не мог шевелиться — нечем ему шевелить, не мог переместиться — некуда ему перемещаться. Зато мог вспоминать, но от этого становилось лишь хуже; помнилось, в основном, как варился заживо в, мать его, взорвавшейся заднице дайвера. То ещё удовольствие.

Пришли видения. Они зарождались в воспоминаниях, но вскоре начинали жить собственной жизнью. Их можно было рассмотреть, понюхать, с некоторыми интересно было поговорить. Одна проблема — эти видения так и норовили материализоваться.

Пришёл момент, они заполнили всю пустоту, и та превратилась в какофонию образов, звуков, запахов и страхов. Младенцы без лиц и манекены без голов; гниющие водоросли и тухлое мясо; сверло, скрежещущее в бетоне и пенопласт, скрипящий по стеклу — оказалось, вещи, способные привести в ужас, прячутся в повседневности, но здесь они вылезали на передний план. Меняли форму, перетекали друг в друга, и разум, которому и так не на что было опереться, рухнул в бездну.

Бездна оказалась неглубокой, а на самом дне, как спасительный остров, виднелся дом — белокаменная постройка в глубине вишнёвого сада. На крыльце Виктор увидел Ирку, она радостно махала ему ладошкой. Сияющий в лучах солнца белоснежный сарафанчик, искорки света, заблудившиеся в волосах, блестящие глаза, тронутые бледным загаром ноги. Виктор рванулся к ней, и остолбенел, в руках она держала младенца.

— Ирка, кто это? — неслышно закричал Виктор.

Младенец завопил, а Ирка, не разомкнув рта, пропела:

— Испугал, испугал, теперь успокой.

Она метнула ребёнка Виктору, пришлось вскинуть неведомо откуда взявшиеся у бестелесного сознания руки, чтобы поймать… кота. Зверь яростно выгибался, лапы у него членились, как у паука, они обняли, стали душить, из клыкастой алой глотки вырвался почти не слышный, но рвущий уши сип. Пасть росла, росла, готовая поглотить Виктора, а потом обратилась дверью, той самой, что гостеприимно распахнупась за Иркиной спиной, слюнявый язык кровавой дорожкой вывалился на крыльцо.

— Мяу, — сказал дом.

— Ирка, беги! — но Ирка не собиралась бежать, она тянула к Виктору руки, и руки эти делались всё длиннее и тоньше…

— Иди ко мне, глупыш-ш, ус-с-спокой, упокой, — зашипела Ирка, оборачиваясь осьминогоподобным существом с иглами на концах щупалец.

— Не-е-ет! — завопил Виктор. — Прочь! Сгинь!