Спаситель

Дрынников подскочил как ужаленный и забегал вдоль телег, срывая старые рогожи, из-под которых сыпались гнилые корнеплоды, которые Завадский купил по дешевке у монголов. Лошади увидав на земле такое лакомство, потянулись к нему мордами, двигая за собой телеги.

— Тпру! — гаркнул пузатый. — Еже за говно деянится?

Филипп с Данилой улыбались. К ним подбежал Агриппушка и схватив Завадского за отвороты балахона, затряс.

— Иде злато?! Амо запрятал, окаём?! — визжал он, брызгая слюной. — Жгите его, стрельцы! Пытайте!

Но стрельцов уже не интересовал Дрынников — как и Филипп с братьями они смотрели на хребет кряжа, из-за которого в мрачнеющем небе появилась целая тьма всадников.

— Чертовщина! — выругался пузатый.

— Это кто аще?! — взвизгнул Агриппушка, прячась за стрельцами.

Тем временем орда всадников с дикими воплями, напоминавшими индейские боевые кличи хлынула на них с кряжа страшной черной волной. В числе первых Филипп увидел Савку, Антона и Бакана, за которыми летели тунгусы. Жалкие выстрелы утонули в оглушительном кличе, замелькали стрелы и сияющие лезвия «пальм».

Через минуту тридцать изрубленных стрельцов лежали на дороге и опушке сосняка. Прислонившись спиною к сосне сидел пузатый офицер, из расколотого почти надвое черепа кровь залила ему лицо и грудь. Рядом дрожал как осиновый лист Агриппушка, каким-то чудом оставшийся в живых.

— Пощади-и-и! — взмолился он, глядя на приближающегося Бакана, достающего длинный нож.

Бакан ничего не говоря, словно барану перерезал ему горло и вытер нож о его кафтан, после чего обернулся к Филиппу с широкой улыбкой.

— Ну ты просто зверь, братан, — сказал ему Завадский, разводя руки в стороны.

Они обнялись и похлопали друг друга по спине.

— Сказывают деяния твои с цинами идут в гору? — спросил Бакан и, привлеченный грохотом повернул голову направо. Оттуда в низину спускался обоз с настоящим товаром из семидесяти подвод, возглавляемый Акимом.

— Да, дела идут хорошо, — согласился Филипп, — а с твоей помощью пойдут еще лучше. Ты ведь готов к большим делам?

— С самого рождения.

Филипп одобрительно кивнул.

— Еже делать буде с мертвяками? Отволочити в лес?

— Нет. Оставим послание тем, кто еще не понял, что времена меняются.

Бакан растянул губы в улыбке.

* * *

Много времени для дум дает русская дорога — день за днем, неделя за неделей. Филипп почти не спал и все думал, пока на распутье не попрощался с братьями. Основная колонна во главе с Акимом, сотней наемных рабочих, под охраной тунгусов, сопровождавших обоз, выросший в ходе попутной перепродажи на три сотни подвод направились в Храм Солнца, а путь Филиппа лежал в Красноярск, где в статусе воеводы доживал последние денечки Мартемьян Захарович.

С тех пор, как Красноярский уезд передали в управление Енисейскому разряду, ходили слухи, что уездным красноярским воеводой правитель Енисейского разряда поставит своего человека. В общем-то и без слухов это было логично. Но пока они пировали со старым другом-воеводой — пили хлебную водочку под звуки рожков и балалаек. На радостях охочий до всяческих услад Мартемьян даже раскурил табаку с опиумом, после чего плясал с девками целый час. Действовал он на него странно. Визгу, шуму и смеху стояло на три версты кругом.

Сутки отдыхали они, Мартемьян Захарович радовался богатым подаркам, новому жалованью, но больше всего — оглушительному успеху Филиппа в Урге. Глубокой ночью, когда оба были уже мертвецки пьяны, они стояли на восточном острожном мосту, смотрели в ночную тайгу, как когда-то в отвоеванном ими Причулымском остроге.

— Сукин ты сын, Филипп, — говорил Мартемьян Захарович заплетающимся языком, расплескивая вино из кружки, — я скажу тебе как на духу, умней тебя дьявола, я никого не встречал!

Наутро Мартемьян Захарович выглядел бодрым как умел выглядеть после пьянки только он. У Филиппа еще кружилась голова, он пил полюбившийся ему китайский улун с хвойным запахом, от которого ему становилось лучше.

— Пришло время поговорить о делах, братец, — сказал он, присаживаясь рядом с Завадским.

Филипп бросил на него взгляд.

— Су верно с Истомой ты угадал. Дондеже в прошлую годину на почетное место помершего от зубной боли енисейского дьяка прислали с Сибирского приказу нового боярина, а вкупе стрелецкого полковника Василия Харю, при овом чужеяд карась некий Авдей Гузнов, полуполковник. Сведалось, Гузнов тот хаживал в Крымские походы…

— Ага.

— И бывати он в те крымские годины у Истомы десятником. Нраву он лихого, разбои поставил на поток, деянится дерзко. Уже дважды горел, подменив ясачную пушнину с государева обоза на драную, да посек до смерти какого-то польского писаря, а все яко с гуся вода.

— Значит спелись черти?

— Худо, братец, в том еже разъезды Гузнова кроют все пути в Красноярск и ниже до Причулымья. Покамест Истома грабит наш уезд и тебя, его разъезды убирают всех жалобщиков да челобитчиков. Посем свой человек сидит у него в приказной избе Енисейска.

— Значит пришло время и нам наведаться туда.

— Хочешь перекупить полковника?

— Не-ет, — протянул Филипп, — нам надо убивать сразу двух зайцев.

— Воеводу? — удивился приказчик.