— Истинно сице, любезный Михаил Игнатьевич, ясак привезли с добором, да подарочков вмале от купечества нашего уезда вашему острогу.
Говоря о купечестве Мартемьян Захарович, не оборачиваясь указал большим пальцем за спину, где стоял Завадский.
Михаил Игнатьевич перевел взгляд на него.
— Хм. А это что у тебя? — кивнул он на большой рулон под мышкой Мартемьяна.
— Ох! — спохватился Мартемьян, спешно разворачивая рулон. — Сие, дорогой Михаил Игнатьевич, прожект Храма Христа Спасителя, овый алкаем сурядить весною у нас в Красноярске. Во-то привезли тебе показать на одобрение.
Перед глазами енисейского воеводы возникло гигантское изображение копии московского Храма Христа Спасителя, которое по указке Филиппа начертили красноярские подьячие.
Михаил Игнатьевич приподнял брови от удивления и с полминуты вместе с другими чиновниками не мог оторвать взгляда от чертежа, затем с не меньшим удивлением посмотрел на Мартемьяна.
— Да на якие же деньги сему вседетельному благолепию бысти? Али подумал ты еже зде у нас райские куцы?
Снова раздались смешки.
— Не смеем докучати, дорогой Михаил Игнатьевич. Денги паки же, наше купечество по своея воле да божиим наставлением изъявилось вскладчину на велелепоту [красоту] сию передати.
Нескончаемый обоз тем временем продолжал громыхать.
Михаил Игнатьевич снова поглядел на него — въезжала уже кажется двадцатая подвода, он прищурился, второй раз поглядел на Завадского и, как бы обращаясь к нему, спросил:
— Ино отнележе [откуда] якие деньги у купечества? Таких храмов даже в Москве нету, убо одних токмо куполов и логофету не перечесть.
— От цинов, — простодушно пояснил Завадский.
Воевода приподнял брови.
— От цинов?
— Зело богатое государство и охочий интерес имеет до наших товаров. — Косил под дурака Филипп, одновременно пытаясь имитировать местный говор.
— Сице же торговля внеказенная с ними под запретом.
— Верно, Михаил Игнатьевич, так ведь мы не торгуем с ними напрямую. А торгуем через джунгарских купцов. Пока иные с ними враждовали, мы ради общей пользы наладили связи и теперь во благо нашего уезда и разряда джунгары возят цинам наш товар за разумные барыши.
Филипп по глазам воеводы понял, что тот ни черта ему не поверил, но этот мимолетный проблеск мигом скрыло напускное простодушие.
— Молодцы коли так, хватка да смекалка у вас, красноярцев зело вижу на зависть имеется. Видать совсельство [соседство] с лютыми кочевниками кой-чему вас наустило. Не стужаетесь. Верно говорю, братия? Мы смеемся, ин во-то якой у нас уездный воевода, нешто иные. Признаться удивил ты меня, Мартемьян, — воевода снова повернул голову на громыхание телег, — да что же вы там все везете-то!
— Да во-ся, разве нашего, малость и цинского товару привезли, батюшка. — Сказал Мартемьян, простодушно хлопая глазами. — Чаю, риса, тканей, трав, фарфору — ин да всего в мале.
Воевода приподнял брови и переглянулся со своими подчиненными. Обоз тем временем, наконец, заехал, растянувшись от въездных ворот до самой церкви.
— Цинского товару?
— Да ты сам погляди, Михаил Игнатьевич, — сказал Филипп, а Мартемьян Захарович, сделал два шага к воеводе и добавил тихо, так что услышал только он:
— Особливо в предопоследнюю тележицу.
Воевода переводил подозрительный взгляд то на одного то на другого, а затем вдруг зашагал к обозу, взмахнув на ходу рукой — чтобы другие оставались на месте. За ним лишь устремился коренастый служилый в дорогом бархатном кафтане и с черной повязкой на глазу.
Подойдя к обозу Михаил Игнатьевич неспешно двинулся вдоль него, и вдруг как бы невзначай остановился у предпоследней подводы, приподнял рогожу, под ней блеснули серебряные слитки. Воевода обернулся, поглядел на Завадского с Мартемьяном. Те пристально смотрели в ответ.
На богатом постоялом дворе, целиком выкупленном на двое суток в Димитровском посаде неподалеку от Енисейска, в разгаре дня Филипп, Данила, Сардак, Медведь, Бес и Мартемьян Захарович пили дорогие меды — отмечали переназначение Мартемьяна в должности воеводы Красноярского уезда.
Дубовый стол вынесли прямо во двор, где подле на костре жарилось мясо. Все по очереди шуточно поздравляли «нового» воеводу, хлопали по плечам, подливали сладкого меду.
— Нашего воеводу захочешь — не сдвинешь! — кричал пьяный Сардак.
— Он сам-то, кого надобе подвинет! — поддакивал другой.
— А ну, братцы, видали вы рожу индюка, егда он под рогожу зыркнул!
Охмелевший веселый Мартемьян Захарович склонился к Завадскому.
— Еже, брат, разумеешь о главном деле?
— Наживку он заглотил — по глазам видел.
— Посем отпустил он нас?
Филипп повертел в руке оловянную кружку, заполненную на треть, после чего залпом осушил ее.
— Потому что не дурак.
В этот момент на улице раздался нарастающий топот копыт и громыхание, прекратившиеся у самых ворот, в которые тотчас оглушительно заколотили. Поспешно просеменил хозяин и отпер ворота, на дворе возник крепкий человек с повязкой на глазу в сопровождении трех стрельцов-великанов.