Спаситель

— А твой отрок? Оне вроде яко сыстнились [подружились] вмале накануне. Ино да мочно еже ведает?

— Он все время был с нами и ничего не видел.

Шумило глядел Филиппу в глаза. Завадский видел только половину его лица, освещаемую костром, вторая пропадала во мраке.

— У нее есть отец и мать? — спросил Филипп.

— Она сирота.

— Понимаю, горе есть горе. Можем ли мы чем-то подсобить?

Шумило поджал губы, глянул на своих братьев и осторожно коснулся руки Филиппа, шепнув в лицо:

— Отойдем, брат.

Они отошли во тьму.

— Вонми, — начал Шумило, — я ведаю еже вы работали и непричастные к злодеянию, инда наши древорубы овые бысти с вами весь день, врать не станут, обаче…

Шумило демонстративно поглядел на толпу у главного костра и продолжил:

— Обаче люди, убо сам ведаешь, не особо доверяют чужакам, да кольми якое зло ключилося, споро жаждут они расправы над виновниками.

— К чему ты клонишь, Шумило?

— Боле не годе вам работать полма дня. Заутро, брат, затемно надобе вам уйти.

Филипп понимающе кивнул.

— Уговор наш в силе, кляч да телегу вы получите, токмо… ты сулил за сие деньги.

— Да, но ты предложил вместо этого нам поработать.

Шумило вновь пристально поглядел на Филиппа.

— Ты разве още не уразумел, брат, еже новые невзгоды — новые протори [расходы].

— Хорошо, я заплачу рубль.

Шумило приблизил к Филиппу свое лицо, заглянул пристально снизу, обдав едким запахом лука.

— Нет, брат, ты видать и впрямь не уразумел.

— Тебе нужно больше?

— Мне надобе все. Все, еже ты в своей калите таскаешь.

— Слушай, Шумило, это слишком много — за такие деньги в Урге можно купить полсотни лучших монгольских лошадей, а не пару кляч.

— Обаче мы не в Урге, Филипп, — Шумило оглянулся, как бы предлагая и Завадскому посмотреть на толпу, которая бросала на них враждебные взгляды, — и плата сия не за кляч, ты меня понимаешь?

Филипп задумчиво поглядел через его плечо, сдвинул брови. Он понял, что Шумило озвучивал не предложение, а ставил ему ультиматум.

— Хорошо.

— Во-ся ладушки, — сказал Шумило, потирая руки, — заутро разбудит вас мой брати, отведем вас к дороге, покажем путь, онамо и ударим по рукам.

* * *

— Еже ему надобно? — спросил Антон, когда Филипп вернулся к братьям.

— Завтра утром мы уезжаем.

— И все?

— За билет на выход придется заплатить.

— Елико?

— Всё.

— Во-то сукин сын, — зло усмехнулся Бес, — будто пес не ведает чьих рук дело сие.

— У нас мало времени, братья, завтра встаем затемно.

— Ладно, у меня на случай още три серебряных рублика в сапоге упрятано. — Сказал Антон. — Повечеряти бы, да пусто.

Есть им действительно не дали, да, впрочем, не до того всем теперь.

Легли спать в своей коморке в избе Мошкиных.

Антон с Бесом быстро уснули, а Филиппу не спалось. Он ворочался два часа, слышал, как Тишка сопел и шмыгал носом, да еще чьи-то шаги кругом избенки. Ходил явно не одиночка, а трое-четверо, за стенкой все слышалась какая-то возня и тихий говор. Филиппу стало душно, захотелось выбраться из тесноты на воздух. Он ощупью достал китайскую трубку, мешок с табаком и поднялся.

— Филипп… — Позвал во тьме жалобный, почти детский голос.

Завадский поглядел на темный приподнявшийся силуэт.

— Чего?

— Неужто ничего нельзя изменить, брат?

— Некоторые вещи надо просто пережить, Тишка. — Ответил Завадский и вышел на улицу.

Стоявшие у амбара тени, прошелестели по сухой листве и растворились во тьме. Филипп втянул носом морозный воздух, подошел к низкой околице, высек искру, раскурил трубку.

Два костра еще горели на краю поселения у реки. Кто-то завывал вдали, а кто-то кричал пьяно. Крик внезапно усилился и ворвался в уши, Филипп увидел, что из большой избы у моста две фигуры выволокли третью. В свете костра он узнал крепкую Омелфу — ту самую бабу с колотушкой, которая кормила их щами.

Тащили ее двое, одного из которых Филипп тоже узнал — валунообразный брат Шумилы Анашка.

У костра Анашка с напарником отпустили Омелфу, которая тотчас начала проклинать их и плеваться.

— Алгимей проклятый! Выблядок сучий! Да еже бо у вас уды поотсыхали, кобели сташивые!

Мужики уже ушли, а она все ругалась, грозя кому-то крепким кулаком.

— Во норов у бабы! — раздался одобрительный голос во тьме так близко, что Филипп вздрогнул.

Повернув голову, он увидел рядом с собой нагловатого старичка Антифея, который обычно будил их. Он был невысок и стоял с другой стороны околицы, сложив руки на столбике, который был ему по грудь.

— С чего это она так? — спросил Филипп, затягиваясь китайским табаком.

— Она убо за девкой покойной Анюткой приглядывала, бысти ей заместо отца да матери.

— Горюет?

— Серчает, — со вздохом ответил Антифей.

— На кого?

Старичок вдруг горько улыбнулся, поглядел на Филиппа, явно желая, но не решаясь что-то сказать.

Завадский подумал уже что не решится, но…

— У нас же, братец, такое не впервой…

— Что не впервой?

— За третью годину ровнехонько третью девку удавили. Сатана нас преследует.

Филипп вдруг замер, вынул трубку изо рта и с удивлением посмотрел на старика.

— А может не сатана?

Антифей развел руки в стороны, хлопнул себя по ляжкам и тяжело вздыхая, да приговаривая: «ох, беда-беда» удалился во тьму.