– Прости меня, солдат, но если что и абсурдно, так это твоя идея! – вмешался Пьер Санш. – Твои слова – чистое безрассудство. Для нас лучше всего подыскать какой-нибудь уголок поуютнее здешнего, а главное, как можно дальше отсюда, устроиться там и попытаться привыкнуть к этой проклятой планете.
– Не будьте наивны! Как только закончатся бои, они начнут прочесывать эту «проклятую планету», пока не найдут вас. Вы дезертировали; они ни за что не оставят такое преступление безнаказанным. Отсрочка, которую вы получили из-за войны, будет недолгой.
Танкред подчеркивал каждое слово, постукивая указательным пальцем по столу.
– И не думайте, что вам удастся основать колонию или что-то в этом роде, они такого ни за что не допустят!
Глядя на расстроенные лица бесшипников, Танкред понял, что нечто подобное они и планировали, хоть и не решались признаться.
– Кстати, таким способом вы уж точно не получите шанс вернуться домой. А я думаю, что это не совсем безнадежно.
Не сказавший еще ни слова с начала собрания Абель Дорон, один из новичков в штабе, не без гнева возразил:
– Прекрати! Это ложь, и ты это знаешь!
Танкред заморгал.
– Почему?
– Мы никогда не вернемся домой, ты хочешь обмануть нас, чтобы добиться своих целей. Может, тебе необходимо успокоить совесть из-за всех убитых тобой атамидов, но я не понимаю, во имя чего нам ввязываться в твое личное сведение счетов с НХИ!
Танкред открыл было рот, чтобы ответить, но ничего не сказал. Все, что говорил этот человек, было несправедливо и обидно, однако он не мог отрицать, что есть в его словах и доля правды. Повисла неловкая пауза.
Тут спокойным, но крайне решительным тоном вмешался Альберик, который смотрел на Абеля, как если бы внезапно что-то понял.
– Если Танкред думает, что шанс есть, я ему верю.
Его заявление, похоже, произвело впечатление на присутствующих. Если Альберик, обладавший самым прагматичным и въедливым умом среди всех беглецов, не испытывает сомнения в том, что сказал Танкред, значит об этом стоит поразмыслить. Абель не стал возражать, только махнул рукой, словно говоря: «Если вы все рехнулись, тем хуже для вас!»
Полагая, что лучше не продолжать, Танкред взглянул на Альберика с надеждой, что второй раз не разочарует его.
Как и для всех баронов крестового похода, для Годфруа Бульонского было выстроено надежное прочное жилище в зоне, расположенной в некотором отдалении от вечной суеты остального лагеря. Три здания из термобетона, разделенные каждое на десяток помещений и связанные между собой крытыми переходами.
Ни особого простора, ни комфорта по сравнению с любым домом, достойным герцога на Земле, но по стандартам Нового Иерусалима это был настоящий дворец. Зная, в каких условиях живут войска – по сорок человек в бараках с минимумом кондиционеров, – Годфруа иногда испытывал неловкость. Однако герцогу следует соответствовать стандартам высшей аристократии, если хочет, чтобы его принимали всерьез. В любом случае он бывал здесь нечасто, поскольку бо́льшую часть времени проводил на фронте. Но как раз в этот вечер он собирался переночевать тут.
Сегодня утром, еще на линии фронта, он получил очень странное послание. Некий служитель инкогнито прибыл на одной из транспортных барж, чтобы доставить ему тайное послание от Петра Пустынника. Рукописное послание!
Годфруа догадался о его содержании, еще не распечатав конверт. Если кто-то воздерживается от использования официальных каналов связи, вполне вероятно, что этот «кто-то» не желает огласки. И действительно, духовный вождь крестоносцев сообщал, что желает переговорить с ним при условии, что герцог будет один и сохранит все в строжайшей тайне. Он предлагал даже, чтобы герцог Нижней Лотарингии в срочном порядке вернулся в Новый Иерусалим и, сославшись на то, что его личный исповедник приболел, попросил об исповеди в кафедральном соборе. А Петр, по случайному стечению обстоятельств, охотно его выслушает.
На протяжении всего перелета Годфруа Бульонский ломал себе голову, строя предположения о причине, которая могла бы подвигнуть Praetor peregrini на столь странный образ действий. Но так ни до чего и не додумался.
Надо сказать, в последнее время при каждой встрече Петр казался ему все более нервозным, но Годфруа не обращал на это особого внимания, списывая все на усталость.
Он и представить себе не мог, до какой степени не прав.
Время перевалило за час ночи. Только что состоялась беседа с Петром, и теперь Годфруа возвращался к себе. Предоставленная в его распоряжение машина остановилась около дома. Он молча вышел и двинулся по дорожке, ведущей ко входу в его центаврийские владения. Ледяной воздух принес облегчение.
Голова еще сильно кружилась, но дурнота уже отступала. То, что открыл ему духовный вождь крестоносцев, потрясло Годфруа до самых основ его существа. Он чувствовал себя почти больным. Однако сейчас, когда он в ночной прохладе ступал по твердой земле, все услышанное показалось ему ирреальным. А вдруг Пустынник ошибается? Или же просто сошел с ума? Как узнать, правда ли все, рассказанное им, или бред параноика?