Спасти Ивановку

В другом конце комнаты стояло черное полированное фортепиано, невесть откуда взявшееся, — наверно, сегодня привезли на одном из пароходов, — а у инструмента сидели рядом Спиридон и еще одна незнакомая девица, они тоже разговаривали и увлеченно музицировали.

Надо признаться, у них это неплохо получалось, потому что при первых же звуках Вацлав узнал мелодию родной мазурки. И сразу вспомнилось детство, мать в длинном красном платье. Его дорогая, обожаемая мама, пани Матильда, улыбчивая блондинка с буклями, когда-то так же сидела за инструментом в большом нарядном зале и играла эту мелодию, а Вацлав и другие дети танцевали мазурку. С портретов, подсвеченных неровным пламенем старинных канделябров, загадочно смотрели далёкие предки. А в центре сиял герб Боньча — белый единорог на небесно-голубом фоне. Господи, как же хочется туда вернуться! И чтобы все было по-прежнему! И так и остаться там навсегда!

*Герб взят с сайта https://gerbovnik.ru/

При виде подошедшего друга Спиридон обрадовался, подскочил со стула и принялся рассказывать новости:

— Познакомься, это Аглая, учительница музыки из Петербурга. Представляешь, у нас в России тоже образование на высшем уровне! Оказывается, у нас даже женщины скоро в университетах будут науки постигать, да-да, и многие сами потом будут преподавать, и профессорами становиться…

Спиридон растерянно осекся и сел обратно на стул. Вацлав его совершенно не слушал. Или не слышал? Он стоял, облокотившись о фортепиано, и как-то странно смотрел на Аглаю. Спиридон обернулся к девушке, но и она, казалось, не видела и не слышала ничего вокруг, только смотрела из-под длинных ресниц на белокурого поляка. В ее бездонных серых глазах читалась целая палитра чувств, от изумления и восхищения до полной покорности.

Наутро Вацлав собрался идти за водой. Во дворе он увидел Аглаю, одетую в розовое платье и вязаную накидку. В лучах яркого утреннего солнца она была не такая загадочная, как вчера вечером в полутемной гостиной, но это все же была она, такая румяная и благожелательная, и ни единого намека на какие-то гнусные человеческие слабости в ее взгляде не отражалось. Видно было, что не станет эта девица кому-то завидовать, делать подлости, наговаривать, ну нет такого в ее натуре.

— Пойдемте, покажу вам нашу станицу, — неожиданно для себя предложил он.

Аглая двинулась за парнем, счастливо улыбаясь. Пусть он продолжает думать, что эта встреча во дворе совершенно случайна! Пусть не подозревает даже, что она, Аглая, специально подскочила в такую рань, долго прихорашивалась перед зеркалом, выбирала наряд, чтобы понравиться этому странному хмурому поляку, а потом стояла у крыльца, поеживаясь в утренней прохладе в надежде его увидеть.

Он показал ей все, что сам видел каждый день. И ровные ряды домов, и новое здание больницы, и строящуюся школу, и ряды штабелей с бревнами для новых домов, и огромные сараи с дровами, приготовленными на зиму. Похвастался тем, что строители предусмотрительно оставили в станице много деревьев, все вырубать не стали. Поэтому в летнюю жару над домами будет приятная тень, а зимой возможность нарядить стволы для празднования Рождества. А еще оставили достаточно места для дорог между кварталами. Это сейчас они ничем не покрыты, и как дождь, так непролазная грязь. Совсем скоро здесь соорудят деревянные настилы, и удобно будет и ходить, и ездить.

Несмотря на осень, было еще довольно тепло, в ветвях деревьях сновали деловитые белки и горностаи, слышалось пение птиц.

— А вы с акцентом разговариваете…

— Давай на «ты», мы ведь наверно близки по возрасту, — перебил Вацлав.

— Мне весной минуло восемнадцать.

— Мне тоже скоро восемнадцать. Да, у меня польское имя, и фамилия Романовский. И родился я в Польше, и детство там провел. А потом так получилось, что мой отец участвовал в подготовке к восстанию. Был у них круг единомышленников-заговорщиков. В итоге восстание так и не состоялось, что-то помешало его осуществить, а нашу семью с семьями других заговорщиков сослали в Сибирь. Мне было двенадцать лет тогда. Ужасная зимняя дорога, скверные условия, в которых пришлось устраиваться. Одну зиму мои родители пережили, а на следующую умерли.

Аглая ахнула.

— Как же я тебе сочувствую!

— Спасибо, — Вацлав улыбнулся, — ну а тебя как родители отпустили в такую даль, да еще и сюда, в неизведанный край, где так много мужчин, тайга и полная неизвестность?

— Да я никого не спрашивала. Я своих родителей вообще не помню, они умерли, когда мне было два года. И нас с сестрой взял в свою семью дядя, брат матери. Дядя, конечно, хороший человек, но у него своя семья, дети. Так что не мог он нас у себя оставить, определил в Институт благородных девиц для сирот. А там строгие правила, прежде всего нельзя ездить домой даже на каникулы.