Спасти Ивановку

Беата, тоже вышедшая из дома на шум, от смущения непроизвольно разглаживала фартук. Наконец она решилась:

— Панове, разрешите мне сказать?

— Говори, дочка, — ласково сказал Кузнецов.

— Я в книжках читала, что очень-очень давно, когда еще людей не было, землю населяли большие животные, динозавры. Были они и травоядные, и хищные, и самых разных видов. А потом они вымерли, миллионы лет назад это произошло. Правда, в России и Европе их не было, а вот в Китае встречались. А их кости, которые ученые находят, сохранились из-за того, что окаменели.

— Ну да, — со вздохом подтвердил Кантемиров, — кость тяжеленная, как валун целый.

— Такие находки крайне редки, — продолжала Беата, — за миллионы лет кости не могли сохраниться, только в редких случаях, когда лежали в особой среде.

— Интересно, китайцы у себя тоже такое находят? — произнес задумчиво Спиридон.

— Может, и находят, — ответил ему Кантемиров, — поэтому и верят в драконов.

В конце концов, решили найденную реликвию спрятать в подвале дома Кузнецова.

— Скоро ведь приедут доктора и учителя, люди ученые, — объяснил купец, — вот мы и спросим у них, что с диковинной штукой делать, может, ее в музей отправить надо.

С трудом занесли кость в подвал, положили ее на мягкую рогожу. Выходя на улицу, Жернаков потихоньку спросил у Беаты:

— Они точно вымерли? Мы на них в тайге не нарвемся?

Девушка засмеялась:

— Уж поверь просвещенному человеку, в книгах знания, а знания — сила!

И парень в ответ посмотрел на нее с уважением.

О страшной находке говорили еще неделю, а потом потихоньку забыли, тем более что больше никаких костей не попадалось, фундамент был поставлен, и надо было возводить первый этаж школы. Дел по горло! Не до глупостей.

Глава 4. Любовь

1857 год

Медлить с обустройством будущего города никто не хотел, поэтому события развивались стремительно, и уже в сентябре начали прибывать такие долгожданные пароходы. На одном из них приехали учителя и врачи со своими материалами и инструментами, их пошли встречать Кузнецов со своими людьми.

А все до единого казаки с восторженными криками понеслись к другому пароходу, на котором прибыли их лошади из родных станиц. И в этот момент никто, даже сотник, не смог бы их остановить. Да он и не пытался даже, ведь и ребенку любому понятно, что значит конь для казака. В то же время сами лошади, почуяв своих хозяев, заволновались на борту парохода, забили копытами, заржали.

— Слышишь, мой Орлик заливается? — радостно переговаривались казаки.

— А это мой Мартын!

— Ох и пролечу я на нем по всей станице!

Лошади стояли на судне головами к центру, каждая в своем стойле с деревянной крышей. Их специально так расположили для путешествия, чтобы не увидели открытого водного пространства и не испугались, чтобы чувствовали себя примерно в таких же условиях, какие были в родной конюшне. С ними на судне были конюхи, которые приносили сено, кормили, убирали, следили за самочувствием.

Спиридон наконец пробрался к своему серому в яблоках Орлику, обнял его за шею, прижался лбом к шелковистой шерстке. Конь радостно ластился к своему хозяину, смотрел из-под ресниц ласковым взглядом.

— Мой хороший, — шептал Спиридон, — наконец-то я тебя дождался!

Конь в ответ кивал головой и щебетал что-то на своем языке.

С попоны свисали две увесистые сумки: это родители передали гостинцы и теплые вещи, а в кармашке одной из сумок нашлось письмо. Спиридон развернул его после того, как свел Орлика по трапу на берег и определил в конюшню.

«Сыночек, здравствуй! — писали родители. — Как тебе там служится на новом месте? Случались ли бои с местными или они на рожон не лезут? У нас все хорошо, и по хозяйству, и у отца на службе. Сестры и брат тебе кланяются. Сестренка Наташка на будущий год пойдет в школу, а Марийка перешла в следующий класс. На днях приходила Стешка Михайлова, намекала, что ее племянница Зинка хочет по весне к вам переселяться. Кто знает, может, невестой тебе станет хорошей. Крепко обнимаем тебя, мама и папа».

Люди Кузнецова тем временем провожали прибывших докторов по их домам, помогали донести баулы и сумки с вещами.

Сам Кузнецов задержался на пароходе. Перед ним стояли две самоуверенные и крайне серьезные девицы. Одеты они были в одинаковые дорожные темно-серые длинные платья и шляпки с вуалью, однако, внешне были разными до крайности. Самая серьезная была в пенсне, через которое глядели строгие карие глаза. Худощавая до крайности, с тонкими сухими поджатыми губами. Она протянула руку Алексею Григорьевичу:

— Софья Андреевна Гагарская, учительница.

Кузнецов растерянно пожал руку. Он давно уже не был в дамском обществе и заметно терялся теперь. Повернулся к другой девушке:

— Здравствуйте, а вас как зовут?

— Аглая… — ответила она нежным, почти детским голоском. — Аглая Всеволодовна. Я учительница музыки.

— Ой, - вспомнил Кузнецов, — точно, я же выписывал учителя музыки!