Вот и настало утро похорон. Пройдя по покрытой гравием дорожке, он проверил, все ли в порядке внутри экипажа, обнаружил Кэрол в той же позе, в которой оставил ее, и подумал об Александре Вульфе. Каким-то образом придуманный им врач прошлой ночью навестил Опала. Дуайт попытался принять этот фантастический факт как данность, но это было непросто. Желать, чтобы все получилось как надо, – это одно. Но сделать так, чтобы все вышло, как задумано, – совсем другое.
А визит Вульфа к шерифу – это было гораздо больше того, что было задумано.
Но в конце концов Дуайт решил, что никакие фокусы, творимые его воображением, не смогут умалить то чувство облегчения и радости, что овладеет им тогда, когда гроб жены наконец окажется в могиле. И он заснул, забыв про эти тревожащие образы, охваченный чувством, которого он не знал столь долгое время. Чувством освобождения.
Но было еще одно пугающее его обстоятельство: тело Кэрол должно быть непременно доставлено в дом Мандерса, и там он, Дуайт, на время потеряет над ним контроль, а распорядитель похорон и его прислужники станут распоряжаться Кэрол так, как им заблагорассудится.
Сон мгновенно улетучился, и Дуайт принялся проклинать несправедливость жизни. Что же это за жизнь такая, если человеку, который все безупречно спланировал, приходится постоянно волноваться?
Так не должно быть!
Он осмотрел лужайку перед домом, после чего в очередной раз заглянул внутрь экипажа. Нет, с Кэрол все в порядке. Она действительно выглядела умершей. Он потрогал ее руку, шею и убедился в том, что был прав: ночной воздух сделал свое дело. Потом направился к дому. Вошел и поднялся в спальню.
Там он, глядя в зеркало, постарался придать себе облик, соответствующий грядущим похоронам. Особых усилий не требовалось – он ведь почти не спал. Но, чтобы выглядеть (как он это называл) Убитым Горем Вдовцом, нужно было придать внешности дополнительные штрихи, что он и сделал, сев за туалетный столик, принадлежавший Кэрол.
– Как же это все печально, – проговорил он, изображая голосом возможные реплики горожан. – Дуайт так огорчен, что даже не причесался.
Он ясно дал всем понять, что не ждет никого на похороны. Но с Кэрол ни в чем нельзя быть уверенным.
Люди… любили его жену.
Но ведь там будет Мандерс! И, возможно, Опал. Будут, не исключено, и другие. Во всяком случае, после похорон кто-то захочет с ним встретиться.
Какое чудесное слово! Звучное, полногласное!
Дуайт смочил водой кожу под глазами и натянул маску Убитого Горем Вдовца, после чего отрепетировал несколько вариантов нового облика. Вот Убитый Горем Вдовец вспоминает моменты душевной близости с покинувшей его супругой: глаза уставились в пространство, подбородок упал на грудь, губы сложены в грустной улыбке. А вот тот же Вдовец думает о любимых шутках усопшей, а может быть, и о каких-то нелепых своих поступках – как жаль, что не вернуть того времени, когда он мог бы испросить прощения у безвременно ушедшей душеньки! А вот он подавлен мрачностью церемонии, уходом своей возлюбленной, жизнь без которой, в полном одиночестве, без любви, которую он так ценил, предстанет перед ним чредою мрачных беспросветных лет.
Удовлетворенный тем, что у него получилось, Дуайт встал и, распахнув шторы, посмотрел на экипаж, по-прежнему стоящий на дорожке, ведущей к дому.
– Не просыпайся, Кэрол, – произнес он. – Прошу тебя, не просыпайся!
Затем, несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, Дуайт покинул спальню, спустился вниз и вышел из дома.
По пути к дому распорядителя похорон Дуайт думал о своем тайном помощнике. Будет ли провидение по-прежнему благосклонно к нему? Будет ли призрак, который разбудил его вчера утром, а потом явился к шерифу в облике Александра Вульфа, поддерживать его и впредь? Не оставит ли он его, когда наступит критический момент и придет время передать тело Кэрол в руки Мандерса?
Но что сможет сделать его призрачный спаситель, когда ему, Дуайту, придется при дневном свете выставить Кэрол на всеобщее обозрение?
Если Смоку не удалось остановить Мокси и тот уже явился в Хэрроуз, Дуайту потребуется помощь всей черной магии, которая только существует в мире.
Он щелкнул поводьями.
Эти мысли не давали ему покоя, но и они не могли затмить радости от ожидания грядущей свободы.
– Не просыпайся, – почти кричал он под стук копыт. – Дорогая, милая, любовь моя! Не просыпайся!
Кэрол не просыпалась. Но ее сердце билось уже три раза в минуту. Сидящее в углу, на сиденье экипажа, сипло дышащее существо смотрело в окно, но казалось, что видит оно не движущийся за стеклом пейзаж, а что-то гораздо более обширное – и весь Хэрроуз, и всех его жителей, и весь мир, простирающийся за видимыми границами города.