Интересно, а Кэрол догадалась бы, что этот трюк с зеркалом он позаимствовал из арсенала того самого фокусника, представление которого они с Кэрол смотрели тогда в Григгсвилле? Фокусник заставил исчезнуть обезьяну, и Джону Боуи этот трюк так понравился, что он вскочил со своего места и принялся, размахивая руками, вопить на весь зал, и вопил, и вопил, пока служащий его не урезонил.
Но бедняга уже несколько дней как в земле, и ему удалось стать свидетелем того фокуса, который проделал сам Дуайт. Простое зеркало, обманувшее самого шерифа.
– А может, Марта, мы поедем еще дальше на юг, за Григгсвилль? – сказал Дуайт, рассматривая экипаж. – Может быть, вообще уедем к черту из этой округи?
Он встал на колени и свернул голубое одеяло, после чего посмотрел на край крутого обрыва, которым заканчивался холм с южной стороны. И вдруг представил, как прыгает с этого обрыва. Можно ведь все закончить прямо сейчас. Избавить себя от тисков нервотрепки и беспокойства – раз, и броситься вниз, с крутизны. Кэрол проснется, как уже не раз просыпалась, а жизнь в Хэрроуз пойдет без него.
– Марта?
Но Марты с ним не было. Не было послушной, знающей свое место жены. Была другая – независимая, умная и прекрасная, которая множество раз заставляла Дуайта видеть свое ничтожество отраженным в чьих-то глазах.
Кэрол.
А он – ее тень.
Так говорил тот незнакомец, что был в их спальне. Существо, которое он хотел бы застрелить.
Укладывая одеяло на сиденье, Дуайт вновь увидел, как по черепу этого существа скользят, меняя друг друга, неуловимые лица.
А потом Дуайт увидел шерифа Опала, который все требовал и требовал, чтобы ему представили доктора Александра Вульфа, этого вымышленного специалиста, которого Дуайт вместе с Лафайетт выдумали в ее жалкой лачуге на окраине Хэрроуза.
А вот и сама Лафайетт – требует, чтобы Дуайт вновь и вновь репетировал, без конца повторяя слова, которые он скажет такому-то и такому-то из вопрошающих о Кэрол. А потом советует ему ни в коем случае не нанимать смотрящего за Горючкой Смоком.
Смоком, которого Дуайт никогда не видел, но представлял себе прокопченным чудовищем с черными глазами, буйволовой кожей и зубами прочными, как могильные камни.
Он уже забыл, что управляет экипажем. Новые лица вставали перед внутренним взором Дуайта по мере того, как серые лошади несли экипаж к дому. И с каждым новым лицом его волнение и беспокойство все усиливались.
Эта Фарра Дэрроу. Что она знает? Знает ли она вообще хоть что-нибудь? Или знает достаточно, чтобы отправить Дуайта на виселицу? А что известно Опалу?
Почтальон принес письмо от Мокси. Тот едет. Осведомлен ли об этом шериф?
А вдруг, вернувшись домой, он наткнется в гостиной на Опала? От этой мысли Дуайта передернуло.
– Простите, Эверс, – скажет он. – Я тоже был на том представлении в Григгсвилле. И Джон Боуи едва не вывернул содержимое своего желудка мне на бляху.
Еще одно лицо, незнакомое.
Джеймс Мокси.
Мокси – непревзойденный фокусник, и сведущ в этом больше, чем Джон Боуи и сам он, Дуайт.
А вдруг у него тоже есть свои зеркала, и те ивы, мимо которых ехал Дуайт, были просто отражением ив, растущих вдоль Большой дороги? И Джеймс Мокси сейчас выпрыгнет из-за этих искусно построенных декораций с изготовленным для стрельбы пистолетом?
Дуайт принялся всматриваться в корни и стволы деревьев, пристально изучать тени.
– Прекрати! – вдруг приказал он себе. – Успокойся, черт побери!
Как выглядел этот Мокси? Нетрудно было представить некое условное лицо. Шрамы от постоянных стычек, в которых он, конечно же, участвовал на Большой дороге. Узкая щель рта, скупого на слова. Глубоко сидящие глаза, способные метать молнии. А за этими глазами – ум и воля столь мощные, что пистолеты стреляют сами по себе, не дожидаясь, пока их вынут из кобуры и спустят курок.
Голос Дуайта тонул в стуке копыт. Экипаж раскачивался и потрескивал на неровной дороге.
Дверца экипажа хлопала.
– Что?
Дуайт потянул за вожжи. От неожиданности лошади резко остановились, возмущенно заржав и взметнув копытами клубы пыли.
Дуайт внимательно посмотрел назад, на дверцу. Та медленно закрылась, потом, влекомая собственной тяжестью, открылась вновь.
Дуайт взглянул на дорогу. А вдруг Кэрол выпала и лежит где-то в дорожной пыли?
– О, господи! – воскликнул Дуайт и быстро спустился вниз.
Дверца вновь закрылась, и Дуайт, схватив ее ручку, распахнул.
Кэрол сидела с открытыми глазами, протянув к нему руки.
– О, нет!
Дуайт отпрыгнул от экипажа, с силой захлопнув дверцу. Кэрол исчезла за черным деревом, а Дуайт уставился в темное окно. Но оно отразило лишь стоящие у дороги ивы.
– Кэрол?
Может, он сходит с ума? Все эти лица, которые ему привиделись! Немудрено – ведь от забот голова идет кругом!
– Кэрол, дорогая!
Он вновь взялся за ручку. Конечно же, это ему почудилось. Кэрол наверняка лежит, как и лежала, на полу экипажа, а то, что он видел – это нелепые игры его встревоженного ума.
Он открыл дверцу.
Кэрол сидела в той же позе, подняв руки, словно хотела дотронуться до мужа.
Сидела с тем же выражением лица.