Спасти Колчака! «Попаданец» Адмирала

«Быстрый» тут же дал ход и вполз в станционную темноту, лишь удаляющийся шум с полминуты смог слышать Константин. И буквально следом за «Быстрым», гремя и изрыгая клубы дыма, последовали «Беспокойный» и «Бесстрашный» — они не останавливались, завидев, что солдат поднял над головой фонарь, описав им в воздухе полный круг дважды. То был обусловленный между ними сигнал: «все идет по намеченному плану».

Прошло пять минут, и Ермакова чуть заколотила знакомая дрожь — два бронепоезда и БМВ последовали к мосту, а чехи до сих пор не отреагировали. Ладно, пусть они поверили в сообщение, что «Орлик» придет из Михалево перед рассветом, но проследовало на станцию не одна, а три единицы!

Словно услышав его сомнения, где-то далеко впереди раздался винтовочный выстрел, затем еще один. Но слава Богу, уже показался «Блестящий», чуть замедляя ход. Когда паровоз стал проползать мимо него, Костя зацепился за поручень и вскочил в приоткрытую дверь паровозной будки — на тендере есть наблюдательная командирская башня, сейчас ему там место…

Заиркутный военный городок

— Скверное дело, очень скверное, — молодой офицер присел на корточки и протянул руки к пылающему зеву буржуйки.

Михаил Вощилло замерз на пронизывающем ветру, руки же просто одубели, хоть и натянул он теплые шерстяные рукавицы. Особенно ныла правая, еще толком не залеченная лекарями. Как он ненавидел этот заснеженный, Богом забытый военный городок, в котором прозябал уже целую неделю после тяжелого ранения…

Вот уже год отвоевал штабс-капитан Вощилло с красными, хотя больше воевали русские пилоты с тем летающим хламом, что находился в русских авиаотрядах. И только в сентябре немного повезло — начальство передало их 10-му авиаотряду три потрепанных разведчика «Сопвич» и три истребителя «Ньюпор», почти новых, из расформированного французского отряда.

Французский «подарок» прошел мимо, так как был одноместным. Но Михаил был искренне рад и английскому «Сопвичу», лишь бы в небе побыть. Вот только долго летать на нем ему не пришлось — тобольское наступление белых войск оказалось злосчастным, и такой же трагической оказалась для его авиаотряда и для него лично борьба с красным аэростатом…

В первых числах октября фронт стабилизировался на Тоболе, у города Кургана — на левом берегу засели красные, а на правом спешно укреплялись малочисленные части белых. Вот тут и появился в небе советский аэростат — толстый баллон с корзиной наблюдателей, из которой позиции колчаковской армии были видны как на ладони. Но самым пакостным было то, что с «колбасы» корректировали стрельбу красного бронепоезда.

Мириться с постоянными обстрелами красных командование не могло, и 10-й авиаотряд получил приказание уничтожить зловредный аэростат. Однако приказать легко, трудно было выполнить. Дело в том, что белые не имели зажигательных пуль, а дырки от простых пуль красные техники заклеивали за несколько минут.

Бомбежки с высоты в 400 метров результата не дали — бомбы метали вручную, и потому попаданий в опущенный на землю аэростат не было. А спуститься ниже было практически невозможно — красные пулеметы ставили перед аэропланами плотный зенитный огонь.

Бесполезность атак стала ясной к 9 октября, когда половина самолетов, изодранных пулями, встала на ремонт. Вот тогда Вощилло и предложил атаковать аэростат в полной темноте, с бреющего полета. Небольшая высота повышала шансы попасть в ненавистную «колбасу» бомбой, а ночное время давало надежду на внезапность налета, который красные зенитчики могли проспать. И ровно в полночь их «Сопвич» поднялся в небо для атаки.

Летчик штабс-капитан Муромцев был опытным пилотом и точно вывел аэроплан на высоте всего двух десятков метров на воздухоплавательную стоянку. Вощилло сразу разглядел светло-желтую «тушу» аэростата и без промедления метнул бомбу.

Взрыв накрыл сам баллон и красноармейцев, которые забегали по стоянке. Муромцев вывел самолет на второй заход, и Михаил вывалил еще одну бомбу из кабины — вспышка пламени от взрыва на мгновение ослепила его. Осмелевший летчик пошел в третью атаку, и Вощилло приготовился сбросить на красных третью бомбу.

Вот только пулеметчики не зря свой хлеб ели — лоб полоснуло чем-то горячим, и тут же боль резанула правую руку. Михаил выронил бомбу, не успев поставить ее на боевой взвод. Бесцельно было надеяться, что она удачно попадет тяжелой гирькой на какую-нибудь комиссарскую голову…

Возвращение Михаил помнил плохо — истекая кровью, он пытался перевязать себя в изрешеченной пулями кабине. И потерял сознание, когда самолет коснулся колесами посадочной полосы.

Очнулся он уже в санитарной теплушке, что везла его с фронта в далекий Иркутск — туда шла поспешная эвакуация. Три недели бесконечной тряски совершенно измотали раненого офицера, и он уже подумывал о худшем, когда поезд, опередив бесконечную цепочку эшелонов, прибыл на конечную станцию. И началось не менее утомительное шестинедельное лечение в военном госпитале.