– Слышь, Сусанин, ты куда нас тащишь? Смотри, не заблудись, тут до китайской территории рукой подать.
Лёха искусственно рассмеялся. Бодро ответил:
– Не волнуйтесь, товарищ подполковник. Всё будет путём. Немного осталось.
Бэтээр ехал по старой колее, покачиваясь. Полковники открыли уже третью бутылку, Денис Владимирович опять быстро захмелел. Плёл какую-то ерунду, хихикал. Быкадорову обещал перевод в Москву, Викулову – отдельную квартиру к приезду молодой жены. Потом пристал к Морозову:
– А ты чего хочешь, Сергеич? Давай, мы тебе службу в НИИ организуем? Лафа!
– Я одного хочу, товарищи полковники. Побыстрее до гарнизона довезти, сдать с рук на руки и не видеть вас больше никогда в жизни.
– Ну чего ты, Рома, такой мрачный? – ухмыльнулся Валерий Павлович. – Или обидел кто?
Морозов вскочил, навис над лысоватым:
– Да чтобы вы сдохли оба, скоты! Я же вижу – вам что газели, что живые люди – один хрен. Пристрелите, растопчите и не заметите.
Маленький полковник дёрнулся было что-то сказать и получил персональную порцию:
– А ты, недомерок, вообще заткнись. Клоун ты, а не полковник.
Валерий Павлович прищурился, сказал совершенно трезвым голосом:
– Придётся тебе пожалеть о своих словах, Морозов. Дай только до Москвы добраться. Проклянешь тот день, когда на свет родился. Будешь на берегу моря Лаптевых моржам радоваться.
– Да что ты мне сделаешь, а? – неожиданно широко улыбнулся Роман Сергеевич, оскалив крепкие жёлтые зубы. – Офицером и человеком я в любом случае останусь. Нет у вас методов против Ромы Морозова.
Марату стало тошно от этих столичных харь – он пролез вперёд, сел рядом с водителем. Бездумно глядел вперёд. Дорога ложилась под брюхо бэтээра, приближаясь к седловине между двумя холмами.
Шухрат поглядел на Марата. Сказал:
– Тебе вам надо щека вытирать. В крови весь. Ранился?
– Что? А, это не моя кровь. Это я когда джейранов…
– Щас чистый тряпка дам, – решил Фарухов. Не отпуская левой рукой руля, нагнулся и начал правой шарить в вещмешке. Достал сложенный кусок белой ткани, протянул: – Возьми, пожалста.
Марат вытер щёку, поглядел на испачканную бурым тряпку.
Он держал в руках солдатскую наволочку. С самодельным клеймом: цифра «два» и буквы «с», «л», «в».
В такую же была завернута мёртвая девочка, найденная у помойки в гарнизоне.
Повернулся к водителю и, стараясь говорить медленно и чётко, спросил:
– Шухрат, откуда это у тебя?
– Эта? Наволочка мой рота, я ж каптёр. С собой брал – вдруг надо?
– А эта надпись откуда?
– Сам писал, – гордо сказал Фарухов, – цифер «икки». Эта. «Два». Наша рота номер «два».
– А буквы? – спросил Марат, – что буквы обозначают?
Шухрат хихикнул. Объяснил:
– Это мой имя по-русски. «Шухрат» по-русски значит «слава».
Тагиров выдохнул. Снова спросил:
– Слушай меня очень внимательно, Слава – Шухрат. Ты такую же наволочку давал кому-нибудь? Из офицеров или прапорщиков?
Фарухов замолчал. Смотрел на дорогу, нахмурившись.
Тагиров положил водителю руку на плечо. Сдавил. Нагнулся близко к лицу Шухрата:
– Послушай меня, это очень важно. В такую же наволочку был завернут труп. Труп ребёнка. Кому ты давал наволочки?
Фарухов испуганно посмотрел на Марата, забормотал:
– Какая труп, я не знаю. Старшему лейтенанту из штаба давал, он всё время берёт. Сигареты берёт, наволочку берёт, солдатский сгущёнка берёт. А как не давать? Дембель пойду – он документы пишет. Нельзя не давать.
Тагиров произнёс медленно, останавливаясь на каждом слове:
– Как. Его. Фамилия.
– Тебе вы сам знаешь, да. Воробей. Вон, сзади в бэтээре сидит.
Тагиров поднялся. Шатаясь, пошёл по качающемуся полу. Мимо сидящего с закрытыми глазами Морозова, мимо удивлённо взглянувшего на него Викулова.
Подошёл к болтающему о чём-то с Валерием Павловичем Воробью. К своему другу, старшему лейтенанту Лёхе Воробью, помощнику начальника штаба батальона, бывшему «дэзэ».
Взял за воротник комбинезона, рывком поднял. Посмотрел в глаза. Сунул под нос наволочку, прохрипел:
– Ты вот такую наволочку брал во второй роте? Отвечать, сука! Смотреть в глаза!
– Ты чего, чего, Маратик? – заблеял Воробей. – Какую наволочку, эту? Ну брал, ну и что?
– Веселая у вас рембаза, – заметил Валерий Павлович, – подполковники хамят, лейтенанты за грязное бельё дерутся. Цирк!
– Хлебало завали, полковник, – сказал Тагиров, даже не повернув головы. И опять – Воробью:
– А то, что в такую же была завёрнута новорождённая девочка, выброшенная на мороз. А ты гондоны искал с июня месяца. Ну как, нашёл? Отвечай, сука!
Полковник прошептал: «Теперь гондоны делят, трындец». Нарвался на взгляд Тагирова, осёкся.
Марат двинул коленом в пах. Воробей охнул, начал сгибаться. Тагиров не дал, вновь встряхнул:
– Смотреть в глаза! Твоей Ленке нельзя же в декрет идти, так? Большую зарплату перестанет получать. В чеках. Расскажи-ка нам, Воробей, как ты родное дитя угробил, чтобы в чеках не потерять.
Внимательно слушавший Быкадоров охнул, растерянно поглядел на Воробья. Морозов открыл глаза, начал подниматься.
Бэтээр внезапно затормозил, Тагиров от неожиданности упал на Морозова. Фарухов прокричал:
– Э-э, там на дорога человек стоит! С автоматом!