Спасти Москву

Странное дело, но преподавателю совсем иначе представлялись штурм и события, предшествующие ему. Несмотря на кажущуюся хаотичность, давки не было. Задолго до самих ворот в несколько рядов стояли грозные дружинники, криками и жестами успокаивавшие разошедшихся беглецов. Их усилиями телеги выстраивались в ровные шеренги и чинно закатывались за частокол, где их уже встречали бойкие мальчишки, быстро определявшие места для транспортных средств. Так же организованно разводили по сторонам входящих людей: дети, бабы да старики бросались вслед за своими повозками, в то время как мужчины направлялись к поджидавшим в стороне воеводам. Николай Сергеевич поковырялся в памяти, вспоминая, а кто из ратных остался контролировать город. Вроде как Остей… Уважение! Сеньку с Булыцким тоже хотели разделить, но пенсионер уперся. Матерясь последними словами, он полез на крепкого детину стражника, как вдруг почувствовал, как чья-то мощная рука, как цуцика, подхватила его за шиворот.

– Вот ты, бельма! Чего же тебе у Сергия не сидится-то?!

– Тверд?! – не сразу и признал Булыцкий.

– Ну, здоров будь, чужеродец! – расхохотался тот. – А мы, вишь, Тохтамышу встречу готовим!

И ведь только сейчас обратил внимание пенсионер на обилие ратников, попрятавшихся за частоколом. И у каждого второго – эрзац-арбалет. А еще к стенам прилипли, затаившись между зубцами, туши тюфяков, готовых с грохотом схаркнуть смачный заряд огня и камня да чугуна. Только сейчас обратил он внимание на строгий, почти армейский порядок среди беженцев, облепивших телеги. И мотки «колючки», аккуратно сложенные под стеной, да колья, в землю вбитые шагах в двадцати от стены. А еще – конструкции странные над зубцами; плоские, обитые размоченной кожей деревяшки, на ставни похожие больше, только почему-то как паруса при штиле мертвом, висящие между бревнами.

А к дому и к башенке каждой по лестнице приставной притулилось, и по крышам уже носились пацанята-сорванцы в грубых кожаных рукавицах да со щитами, закрывающими их от стрел. А в небо с окрестностей уже поднимались столбы дыма. Вот только сейчас понял пришелец, что услышал-таки князь его слова да то, что донести пытался до него старец. Говаривал когда, что чем меньше народу знает, так и пересудов меньше. Так и Тохтамыш не узнает. А еще и слова Ждана припомнились о том, что уж слишком Николай Сергеевич иной раз палку перегибает, считая всех себя самого дурнее. А вот нет!

Все, все теперь понятно стало пришельцу. И настолько ясно теперь представил он глупость свою да самонадеянность, что и обидно стало за себя самого-то: вроде до седин дожил, а ума-то как-то и не набрался! Оно ему все казалось, что все вокруг, сговорившись, против течения поперли, на беду глаза-то прикрыв. И он лишь один пытается всех на путь верный наставить, а оно все навыворот вышло: то Булыцкий, выяснилось, против течения изо всех сил выгребал, в то время как окружающие силами своими всеми пытались на путь верный наставить пришельца неугомонного да воле Божьей довериться.

– Милован где? – расхохотался он.

– Ты чего?! Умом, что ль, тронулся? – недоверчиво посмотрел на того муж.

– Да нет, – сквозь смех отвечал тот, – над дурью собственной смеюсь. Милована как отыскать?!

– Да прием татарам готовит! Там, за тыном. Ты, чужеродец, вот чего, – уже по-деловому продолжил Тверд, – тут сеча скоро будет, так ты схоронись. Ежели с тобой чего случится, ох князь лютовать будет. Он сразу и наказал нам, что чужеродца ты хоть на цепь посади, а все равно прибежит! Потому, как появится – под стражу его, да так, чтобы носа на улицу не казал, пока Тохтамыша не побьем.

– Ему-то беда какая?! Ну случится, и что? – пожал тот плечами. – Все, что знал, рассказал ему как на духу.

– У него потом и спросишь! А пока схоронись как следует! А не то и правда на цепь посажу! – вместо ответа прикрикнул ему ратник, срываясь куда-то на стену.