Спасти огонь

Но невзирая на то, что твоя жестокость и твои унижения выплыли наружу, репутация твоя не пострадала. Общественное мнение оказалось непробиваемо. Хочу сказать, что ты можешь быть спокоен: тобой по-прежнему восхищались и признавали твои заслуги. Твой портрет кисти известного художника украсил актовый зал Мексиканского географического и исторического общества. Более того, ученый совет постановил присвоить имя Сеферино Уистлика зданию общества, и еще в твою честь назвали пару школ. Не переживай, твой образ интеллектуала — правдоруба жив и процветает.

Мама вопреки твоей воле заказала девять заупокойных месс Испанская католичка, забитая твоим индейским гневом, ожила в ней. Когда я спросил, почему она так поступила, она разразилась дешевой ламентацией на тему спасения душ и прочими банальностями, которых ты терпеть не мог. Она такая красавица. Как тебе удалось ее заполучить? Ты, скромный выпускник педагогического училища, завоевал не только ее, но и моего деда-расиста. И обзавелся женой — предметом мебели, женой-трофеем, женой-невидимкой. Да, невидимкой. Тенью на стене. Ты пробуждал во мне жгучую ненависть, но к маме я испытывал куда более постыдное чувство: презрение. Я ни разу не слышал, чтобы она высказала самостоятельную мысль, чтобы хоть как-то противилась твоим издевательствам, вообще против чего бы то ни было возражала. Она была вазой, ты засовывал в нее член, и из вазы появлялись дети. Красивой вазой из испанской майолики. Что с того, что она была ласковой и милой, если молча сносила твое обращение? Ты сдувал ее, как ураган. За две минуты источал столько энергии, сколько она не источила за всю жизнь.

Чистый рай — эта деваха, спящая у него на груди. Столько наготы для него одного. Много лет такого не случалось. Всю ночь и все утро лизать, сосать, кусать, целовать, обнимать, ласкать.

Входить и выходить. Выходить и входить. В одну дырку, в другую, в третью. И вся такая свежая, мылом пахнет. Кожа гладкая, без волос. Красота, а не кожа. Он спал, просыпался, притягивал ее к себе, смачивал слюной где надо, всаживал ей, а она ластилась спросонья, сластилась, мурлыкала, ворковала, стонала шепотом: «Сладко… сладко…» Льнула к нему. Груди сплющивались под его грудью, ягодицы помещались у него в ладони. Оргазмы, близость, тишина, ровное дыхание. Хосе Куаутемок знал: это только станция «Рай», а следующая станция будет «Пропасть». Он предал кореша худшим способом: присвоил тело любимой женщины. Но кореш должен понять, что это последняя просьба приговоренного к смерти. Через несколько часов он отправится улицами Акуньи убивать Лапчатого, мелкого-убийцу-предателя-сукиного-сына, а потом вершить справедливость над Галисией, продажным-капитаном-про-клятым-сукиным-сыном. Если бы он не решил убить их, то и не спутался бы никогда с Эсмеральдой. Никогда в жизни. Как бы его к ней ни тянуло. Никогда в жизни. Как бы сильно она ему ни нравилась. Никогда в жизни. Жены друзей — это запретная зона, кроме исключительных случаев вроде неминуемой смерти. Вот как сейчас. Поэтому он не чувствовал вины, кончая в нее раз за разом.