Спасти огонь

Невыносимо было видеть твое поражение. Тело бывшего оловянного солдатика стало вялым и сухощавым. Ты начал походить на безобразного птенца хищной птицы. Разевал клюв, а мама закладывала туда овощные и фруктовые пюре. Речь уступила место отчаянным гортанным возгласам. Ты пытался помогать себе руками, чтобы тебя поняли. Мама думала, что внутри этой больной оболочки все еще обитаешь прежний ты, и читала тебе вслух. Следы понимания, видимо, сохранялись, потому что ты переставал жестикулировать и слушал молча. Что отдавалось внутри твоего черепа? Некоторые врачи советовали стимулировать тебя, они были уверены, что в мозгу устанавливаются загадочные связи, миллиметр за миллиметром отвоевывающие утраченное. Другие утверждали, что сделать ничего нельзя, что твой мозг превратился в кровавое болото, где уцелели только клетки, необходимые для поддержания жизни. Я верил первым. Одного твоего взгляда мне хватало, чтобы понять: ты не сдался, и в глубине твоей темницы все еще бушует яростная воля к жизни.

Признаюсь, Сеферино, просматривать твои работы, твои книги, твои вещи меня толкало отчасти нездоровое любопытство. Я хотел узнать тебя другого, более веселого, более распущенного. Ты был настолько пропитан сексом, что я ожидал обнаружить тайные письма к любовницам, воспоминания о походах в грязные бордели или, по крайней мере, подробное описание твоего всепоглощающего полового аппетита. Я уж было подумал, что наткнулся на сокровище, найдя в глубине ящика пачку писем (ты маниакально снимал копии со всех своих посланий). Жадно вчитался, надеясь докопаться до самых страшных твоих секретов. Ничего. Почти все письма были к коллегам. Я разочаровался. В них Сеферино представал не интересным и пикантным, а еще более скучным морализатором, чем в жизни. Ни единого упоминания о возможном посещении жриц любви в каком-нибудь особняке района Хуарес, — вместо этого обличительные речи против проституции как явления, извращающего две важнейшие, по твоему мнению, человеческие ценности: любовь и товарищество. Я чуть не расхохотался, читая. Тебе-то, чемпиону по жестокости, откуда про них знать?