На прощание он взял меня за руку и заглянул прямо в глаза: «У нас все сложится отлично, вот увидишь». Я изобразила ту же фальшивую улыбку, что в течение всего обеда: «Посмотрим». — «Надеюсь, у Клаудио в Монтеррее все получилось с делос Сантосами. Превосходный люкс снял он себе в „Кинта Ре-аль“. Номер сто два, вице-королевский. Я и сам не раз там останавливался. Прекрасный выбор». Во мне заклокотала ярость. «Послушайте, директор, мне не нравится, когда за мной шпионят и впутывают моего мужа». Во взгляде Моралеса появилась жесткость. «Марина, чем скорее мы договоримся, тем лучше». Федеральные службы разведки помогают ему в сексуальных домогательствах. Десятки наркомафиозных боссов разгуливают на свободе, а правительственные шпики заняты мною. Я подавила желание произнести это вслух. «И Хосе Куаутемока тоже, пожалуйста, не вмешивайте». — «Не беспокойся. Завтра ужинаем в „Ди Паоло", в двадцать тридцать. И оденься получше, а то еще не пустят. Доброго дня, дорогая». Он развернулся и зашагал к выходу. Какой-то человек привстал из-за столика поздороваться с ним. Я тоже поспешила убраться из ресторана как можно скорее.
Сеферино, ты обожал ругать психологов и насмехаться над любыми видами психотерапии. «Без неврозов мы не можем двигаться вперед, — говорил ты нам. — Мы годами приспосабливаемся к самым неблагоприятным условиям, а потом является какой-то жулик и за наши же деньги отбирает у нас с таким трудом добытое орудие борьбы. Не поддавайтесь на обман». Нам очень нравилось, как на это возражал Хосе Карраско, твой друг, психоаналитик по профессии: «Не неси чушь, Сеферино. Психолог освобождает тебя от груза, мешающего прогрессировать». Ты энергично сопротивлялся: «Это для слабаков. Сильные личности отталкиваются от груза и благодаря ему идут быстрее».
Карраско, представителя юнгианства, ты уважал. Вы часами спорили у нас в гостиной. И явно испытывали взаимное восхищение. С другими ты быстро терял терпение и называл их низшими умами — будь они хоть выдающимися историками, хоть успешными писателями, хоть влиятельными политиками. Да, Сеферино, приятно было посмотреть, как ты с ними разделываешься. А уж на трибуне ты и вовсе метал громы и молнии. Если один из этих ограниченных противников осмеливался возразить — жди беды. Ты просто топил их, без всяких усилий. Так жестко, что погубил интеллектуальную репутацию многих.
Для нас Карраско был все равно что близкий и любимый дядюшка. Добрый, заразительно хохочущий, богемный — и в тоже время истинный интеллектуал. Безжалостный в диспуте. Я обожал, когда он бывал у нас. Он нас очень любил и баловал. Из всех поездок обязательно привозил нам подарки.