Спасти огонь

Я пыталась нагрузиться обязанностями, чтобы заполнить пустоту. Ходила на все детские дни рождения, которые раньше терпеть не могла из-за сборищ сумасшедших мамаш. Я и сейчас старалась не общаться с мамашами, а больше играть с детьми. Сама возила своих на все кружки и оставалась посмотреть на занятия: конный спорт, карате, волейбол, фехтование, что угодно. Я была настроена не упустить ни одной минуты их детства. Начала ходить в кино с Клаудио, а если он не мог, с подругами. Мастурбировала, думая о Хосе Куаутемоке, и только о нем. Но механическая разрядка никак не могла заменить его рук на моем теле, его дыхания у меня на затылке, его животного неистовства.

Утра я проводила в «Танцедеях». Изменила расписания репетиций — перенесла их со второй половины дня на первую. Так я подавляла в себе желание запрыгнуть в машину и поехать в тюрьму. Хотя мне отчаянно этого хотелось. Я держалась только потому, что решила завязать с ним навсегда. Наши отношения вредили и мне, и, тем более, Хосе Куаутемоку. Мое присутствие могло снова спровоцировать произвол начальства по отношению к нему. Хулиан рассказал, что всего несколько недель назад его пытались убить. Хосе Куаутемок ничего мне не сказал. Наверное, не хотел меня пугать, хотя мне показалось несправедливым, что он утаил от меня такое важное событие. Впервые я почувствовала, что он не позаботился обо мне.

Хореография стала еще более беспорядочной и непредсказуемой — как и я сама. К моему удивлению, труппа вела себя еще более покладисто и уважительно, чем в те времена, когда я спрашивала их мнения по любому поводу. Складывалось ощущение, что они ждали, когда я сама начну принимать решения и навязывать их, ни с кем не советуясь. Так иногда маленькие дети ждут от родителей установления границ.

В постановке я постепенно различала нечто жизненное и настоящее. Нет, она была не идеальна, а некоторые движения выглядели грязными и даже неуклюжими. Как-то я слушала лекцию Хулиана Эрберта, одного из моих любимых писателей, и он упомянул о ваби-саби, японской концепции красоты, основанной на несовершенстве. Рассказал историю про Сэн-но Рикю, молодого человека, которому его учитель, Такэно Дзёо, велел привести в порядок сад. Рикю долгие часы провел за выполнением задания и, закончив, обозрел безупречные результаты своей работы. Все было красиво, но чего-то не хватало. Он подошел к вишневому дереву и потряс ствол, чтобы цветки осыпались на траву и тем самым придали пейзажу сущность и несовершенство. Такэно Дзёо высоко оценил жест своего ученика: тот воистину познал значение ваби-саби.

Тогда мне понравилась эта идея, хоть и относящаяся к чужой культуре. Теперь же она обрела глубину и протяженность: мое ваби-саби будет состоять в приятии всего человеческого с его недостатками и бессмыслицами. В погоне за совершенством я спутала строгость с обрубанием лишнего. Ампутировала предыдущим работам ни много ни мало дикое и грубое биение жизни. Как раз то, что Хосе Куаутемок привнес в мое существование.

Я работала над хореографией как одержимая, выкладываясь в каждом движении, но не прерывая естественного хода, — как художник, который тщательно делает набросок, но, откинувшись назад рассмотреть работу, капает на нее кистью. Сначала он недоволен, потом отходит на еще чуть большее расстояние и рассматривает получившееся. И понимает, что пятно — не случайность, что оно делает картину более живой и мощной. Он не стирает пятно, а рисует вокруг него, и, хотя картина получается мало похожей на набросок, результат куда органичнее.

Мариано быстро поправился. Чтобы полностью убить в себе чувство вины, я свела его к нескольким неврологам. Один за другим врачи подтверждали мне, что никакой серьезной травмы нет, но я продолжала, как помешанная, искать альтернативные мнения. Мариано воспротивился. Ему нелегко было скакать по врачам с загипсованной ногой, тем более что говорили все они одно и то же: у вашего сына прекрасные неврологические показатели. Идти к шестому он просто отказался: «Хватит уже, мам, пожалуйста. Я хорошо себя чувствую». Мои угрозы ни к чему не привели. Только когда он горько расплакался, я сдалась. Потому что только в эту минуту поняла, что просто отмываю с его помощью свою совесть.