Спасти огонь

В город мы вернулись около восьми. Клаудио ужинал с детьми. Все четверо посмеялись над моим видом. «Ты похожа на креветку!» — закричал Мариано. «На помидор!» — добавила Даниела. Очень дурной пример я подала детям, сгорев в клочья.

От меня до сих пор пахло уксусно-травяной болтушкой. «Я быстренько приму душ и к вам. Подождите, все не съедайте».

Я вошла в спальню и разделась. Посмотрелась в зеркало. Да уж, надо же было так сгореть. Вся в нелепых красных пятнах. Белые только ноги, ягодицы и спина. А живот, грудь, плечи, руки и лицо — ярко-алые. Как американская туристка только что из Канкуна.

Я открыла воду, чтобы нагревалась, и тут зазвонил телефон. Неизвестный номер. Я не ответила, как обычно. Через десять секунд он снова затрезвонил. Я отклонила. И уже почти вошла в душ, когда звонок раздался опять. Ответила. Молчание в трубке. Я уже собиралась отключиться, но наконец раздался мужской голос: «Марина, это Хосе Куаутемок». Я окаменела. «Привет, — выговорила я, — откуда у тебя телефон?» — наиболее идиотский вопрос из возможных. «Марина, ты меня любишь?» — просто спросил он. Я ответила не раздумывая: «Да, я тебя безумно люблю». Пауза. «Ты хочешь быть со мной всегда?» — «Да, — решительно ответила я, — всегда». Снова долгое молчание. «Я сбежал из тюрьмы, чтобы быть с тобой». На этот раз у меня не нашлось слов. Меня заколотило. «Я не хочу жить без тебя».

«Бойся своих желаний», гласит арабская поговорка. Мое желание исполнилось. «Как ты сбежал?» — еще более идиотский вопрос. «Я хочу тебя видеть, сейчас», — сказал он. «Давай завтра», — предложила я. «Нет, сейчас. Уедем вместе». Меня затрясло еще сильнее. Я повернулась к зеркалу. Мое сгоревшее лицо побелело. «Я не могу, вся семья дома». «Я напротив твоего дома. Выходи, и поехали». Я голая подошла к окну. Отодвинула штору. На другой стороне улицы стоял Хосе Куаутемок.

Он потерял счет. Не знал, продержали его в апандо дни, недели или месяцы и сколько раз выводили на прогулку. Однажды утром стальная дверь распахнулась. В молочном свете он едва различил какого-то седого мужика. «Выходи, Хосе Куаутемок, кончились твои мучения». Каспер, дружелюбное привидение, заговорил с ним. Опять, что ли, кто-то из этих невидимых? Он закрыл глаза. Свет вгрызался в сетчатку штопором. «Пошел в жопу», — сказал он. Открыл глаза проверить, исчез ли этот хрен. Не исчез. Это какая-то засада. Хосе Куаутемок развернулся обратно к яме в поисках Марины. Она скажет ему, настоящий этот тип или нет. Но Марина на свету начала таять. Он протянул к ней руку, чтобы удержать, но стоило до нее дотронуться, как она исчезла. Он в бешенстве врезал невидимой обезьяне. Точно призрак. Настоящий бы не упал. Хосе Куаутемок нырнул обратно в яму и стал ждать, когда дверь закроют. Но призрак не стал закрывать. Он поднялся на ноги и, ругаясь, ушел.

Хосе Куаутемок высунул голову, и в лицо ему ударил порыв ветра. На небе собирались тучи. Над ним пролетела стая черных дроздов. Хосе Куаутемок проследил за ними взглядом, пока они не скрылись за стенами тюрьмы. Гребаные птицы, подумал он, летают куда хотят. Он потянул за дверную ручку, чтобы закрыться. Свет здорово мешал. Чувак, который приходил, точно был галлюцинацией. Как и свет, и тучи, и птицы. Игра воображения, только и всего. Он уткнул голову в колени и зажмурился.

Дверь снова распахнули. Что ж им, сволочам, неймется. Блеск ударил прямо в глазной нерв. Он нагнул голову, чтобы уйти от этой световой шрапнели. «Хосе Куаутемок, это я, Кармона». Голос вроде знакомый. «Давай-ка руку. Сейчас вытащим тебя отсюда». Хосе Куаутемок замотал головой. Столько света — кто такое выдержит? «Давай, давай, можешь не волноваться. Моралес, сучонок, больше не заправляет тюрьмой». Кто такой, на хрен, этот Моралес? Он замер, но несколько человек подхватили его за руки и вытащили. Он пытался брыкаться, но они скопом его скрутили. «Помойте его, а то воняет дохлой псиной, зараза».

Он приоткрыл щелочку в веках, чтобы солнечные иголки не так впивались в них. Какой-то толстяк улыбался ему: «Что, уже и не помнишь меня, говнюк?» Сгорбленный, как верблюд, не в силах разогнуться, Хосе Куаутемок вытянул указательный палец и дотронулся до его формы. Вроде настоящий. В каком-то закоулке сознания нашлось воспоминание о пузане по фамилии Кармона. Он самый, начальник надзирателей. Он обернулся. В нескольких шагах позади осталась проклятая яма. «Тридцать четыре дня ты там просидел», — сказал пузан.

Хосе Куаутемок не мог идти. Его так скривило, что он напоминал старую умирающую обезьяну. Надзирателям пришлось его нести. Вонь, как от просроченной, сулящей ботулизм банки с сардинами, ознаменовала его появление в коридорах тюрьмы.

Его скинули на койку. Смердел он люто. Его оставили. Он едва смог прикрыться простыней. Тело как будто развалилось на щепки. Он попробовал разогнуть ноги, но в коленях так стрельнуло, что пришлось их поджать обратно.