Спасти огонь

В Дель-Валье, районе среднего класса, ему было спокойнее, чем в люмпеновских кварталах. Вряд ли все эти яппи и яппушки, выходящие из офисов, вообще догадываются, что его форма цвета детской неожиданности на самом деле официальное одеяние реабилитационного центра, известного также как Восточная тюрьма города Мехико. Здесь он, пожалуй, даже за менонита — торговца сыром может сойти.

Он решил отправиться прямиком в Сан-Анхель. Дошел до проспекта Повстанцев и повернул на проспект Мира в сторону памятника Революции. Чем дальше заходил, тем буржуаз-нее становилось вокруг. Яппи сменились безвозрастными ма-жорами и причипуренными телками. Они навеселе выходили из ресторанов и просили парковщиков подогнать машину. «Кайенны» для мальчиков, «лендроверы» для девочек, а пока ждут, мальчики принимают позу крутого мужика, девочки — позу киски.

В здешней толпе он чувствовал себя еще уютнее. Куда этим пижонам знать, что перед ними беглый зэк. Может, он баллоны газовые разносит по домам или грузовым лифтом управляет при кухне «Фонда дель Реаль» самого крутого ресторана на юге города. А вот парковщики — они-то люмпены, запросто могут узнать его по тюремной овчинке. Он заторопился от греха подальше.

Перешел проспект Революции и углубился в священные земли, где обитала его богиня. Город-макрофаг сжевал прежнее тихое селение и, переварив, выдал богатый район с мощеными улицами и особняками размером с Эмпайр-стейт-билдинг. La creme de la creme. Его отец ненавидел Сан-Анхель: «Меня оскорбляет любой топоним, где есть слово „Сан“. Все это — обозначение территорий, отобранных у наших предков и названных именами каких-то тупых святых».

Хосе Куаутемок ступил на брусчатку Сан-Анхеля, и сердце его тут же забилось, словно рыба, выброшенная на берег, он даже не заметил пару полицейских, которые стояли опершись на патрульную машину. Так работала система «Безопасный район», правительственная программа для снижения уровня преступности в самых навороченных кварталах. Копы просверлили его взглядом. «Куда направляемся?» — спросил тот, что поборзее. Хосе Куаутемоку тошно стало от того, как оборвали его предромантическое состояние. Он прикинул, что одной левой может отправить этого дохляка обратно в машину. Причем прямо с дверцей. Но сейчас не время бузить. Его миссия — попасть к Марине и не отклониться ни на дюйм. Сотни уроков английского не прошли даром, понял он в этот момент. «I am looking for ту hotel», — выдал он по-техасски. Полицай вроде удивился. «Уот?» — переспросил он с лучшим телевизионным выговором. «I am heading for ту hotel», — повторил Хосе Куаутемок. «Турист?» — спросил коп. «Yes officer, I am a tourist»^[36], — сказал Хосе Куаутемок, похожий одновременно на белокурого фермера и викинга, одетого в какие-то европейские тряпки. Полицейский решил оставить его в покое. Может, это такой миллионер хипповый. «Хэв э гуд найт», — отчеканил он на таксистско-английском. И спас себе жизнь: начни он хоть чуточку выпендриваться, Хосе Куаутемок быстро выписал бы ему билет на ту сторону. Никто и ничто не встанет между ним и его амортизатором (то есть его амурной зазнобой, друзья мои, не владеющие истапалапским наречием).

Он пошел дальше. Сплошные патрули, сплошные частные охранники, сплошные телохранители. Твердым шагом, не колеблясь. Он понятия не имел, где находится улица Леона Фелипе, но был уверен, что рано или поздно попадет на нее. Спрашивать ни у кого ничего не нужно. А то еще сообразят, что он не местный. Бродить кругами тоже нельзя. Строить из себя заплутавшего гринго и изображать ковбойский акцент дольше получаса не получится. Наконец он набрел на мекку: улица Леона Фелипе. На душе снова заскребли кошки. А если она не захочет с ним бежать? Да нет, быть такого не может. Она проникла в самые недра тюрьмы единственно ради того, чтобы признаться ему в любви. И не в какой-то там момент, а в разгар Великой войны. Ей пришлось перейти через горы спецназа и джунгли федералов. Вот какой у него амортизатор. Разве она может пойти на попятный после подобного риска? А если все же пойдет? Такая вероятность существует: за решеткой — иди ко мне, любимый, а на воле — пшел вон, грязный зэк.

За ее микрорайоном следили особенно тщательно. Еще больше патрулей, полицейских, частной охраны. Уйма легавых. И повсюду камеры. Сотни камер. На каждом столбе коробочки и на каждых воротах. Неизвестно, кого больше охраняют — зэков в тюрьме или богатеев в хороших районах.

Темнело. Много пересудов о безопасности, подсматривание за всеми и вся, а фонарей нормальных сделать не могут. Редкие, да и тусклые. На самом деле это совет соседей так решил, чтобы сохранить «провинциальный дух квартала». Прямо как в нацистской Германии. Буколическое селение и тотальная слежка.