— Помнишь, как я учил тебя играть в лело бурти, а ты, оглоед, никак не мог к нему приспособиться — все канючил, что регби лучше?
Вопрос адресовался Никите Левко, с которым они когда-то познакомились в Грузии, где Левко в течение года играл за регбийную команду тбилисского «Локомотива».
— Это я притворялся, чтобы завоевать твое расположение — ты же любишь всех поучать, — не поворачивая головы к собеседнику, ответил Левко.
— Что ты потерял в Ташкенте? — перескакивая с одной темы на другую, спросил Гога.
— По делам заглянул, да и по здешней кухне соскучился, — ответил Левко.
— Что за дела?
— Ищу одного человека, а он скрывается — должок не отдает.
— Долг — дело святое, — покачал головой Гога. — Он местный?
— Здешний, зовут Денисом — по карманам тырит.
— Уж не Желудь ли? — догадался Гога, поскольку карманников с таким именем кроме него в Ташкенте больше не было.
— Что за Желудь?
— Желудьков — неплохой, кстати, карманный. Но себе на уме — вольный.
— И где он обитает?
— Где-то на Фароби.
— А если точнее?
— Я же тебе говорю, что он вольный — я с ним дела не имел. Поэтому, где его хаза, мне знать необязательно. Но это дело поправимое. Я сейчас как раз к одному человеку еду, а он этого Желудя хорошо знает.
Речь шла о Саркисе Мурадяне — цеховике, который жил на Бешагаче рядом с обувной фабрикой, где у него был свой полулегальный цех по выпуску левой продукции. Гога ехал к нему по делу — надо было обговорить ситуацию, которая сложилась здесь в виду развернувшейся борьбы между Андроповым и Рашидовым.
Мурадян жил в большом доме с цветником, за которым он сам и ухаживал. Гости как раз застали хозяина за этим делом — он поливал из пластмассовой лейки цветы. Представив своего спутника, Гога затем извинился перед ним и попросил посидеть на лавочке, а сам вместе с хозяином дома прошел в беседку неподалеку для конфиденциального разговора.
— С чем пожаловал, Гога? — спросил Мурадян, усаживаясь на скамью.
— С приветом от Каплуна, — ответил законник, имея в виду помощника Председателя Президиума Верховного Совета СССР Кирилла Каплуна. — Он волнуется, как тут у вас.
— А чего ему волноваться, он далеко — в Москве, — усмехнулся Мурадян.
— Мы пока в одной стране живем, Саркис-джан, и дела у нас общие, — присаживаясь рядом с собеседником, произнес Гога. — В одном месте за ниточку слегка потянешь, а в другом уже напряглись. А что уж говорить, когда эту нитку со всей силы натягивают — вот-вот оборваться может.
— Надеюсь, в моем месте не оборвут.
— Это как сказать, — покачал головой Гога. — Я слышал, что под тебя сам Рашидов копает, чтобы Шахиню за горло взять, а через нее и Мелкумова. А это уже не политика, это геополитика.
— Вот именно из-за последней меня тронуть и не посмеют, — все тем же спокойным тоном вещал Мурадян.
— Я, конечно, отдаю должное твоему хладнокровию, но на нем одном далеко не уедешь. Ты слышал, что Джавлонов в «конторе» раскололся — запел, гнида?
— Если об этом слышали в Москве, то здесь и подавно. Только кто такой Джавлонов — всего лишь голос в общем хоре. Главное в нем — дирижеры. И у нашего палочка потолще будет, чем у здешнего.
— Твоими бы устами да мед пить, — не скрывая раздражения, произнес Гога. — Только в Москве не один дирижер с толстой палкой. В противном случае здешний дирижер не палкой бы сейчас размахивал, а как и ты в своем саду цветочки поливал, будучи в отставке.
— Есть такая поговорка: «Переживет других тот, кто не переживает за других», — философски изрек Мурадян. — К тому же, если Аннушка уже разлила подсолнечное масло, то на нем обязательно кто-то поскользнется.
— Какая к чертям, Аннушка? — Гога вскочил с лавки и стал нервно ходить по беседке. — Надо про нас думать, а не про какую-то бабу. Каплун предлагает подставить кого-то из наших, чтобы «конторские» успокоились. Например, Нестора Каладзе.
— Нехорошо земляков сдавать, — покачал головой Мурадян.
— А кого сдавать — узбеков, что ли? Их и так пачками арестовывают.
— Но Каладзе тоже только на них завязанный — у него дела с замторга Юсуповым и его людьми.
— Зато он из нашего круга — кавказского. Да и терять ему нечего — он уже старенький.
— И что от меня требуется? — после короткой паузы спросил Мурадян.
Прежде, чем ответить, Гога снова присел на лавку:
— Ты же человек авторитетный, тебя здесь все уважают — поговори с Нестором. Объясни ему ситуацию, что если он сам подставится, то ваше цеховое братство его семью в беде не оставит. Ну, а мы, блатные, ему на зоне поможем.
— Хорошо, поговорю, — практически сразу согласился Мурадян. — Это все, а то мне цветы надо поливать?
— Есть еще одно дело, Саркис-джан, — заглядывая собеседнику в глаза, произнес Гога. — Ты ведь Желудя хорошо знаешь? Он вон тому человеку, моему хорошему другу, задолжал. А тот его найти не может.
— На Желудя это не похоже — он в отношении долгов парень честный, — с сомнением в голосе произнес Мурадян.
— Вот и я другу то же самое сказал. Но факт остается фактом — долг пока не отдан. Подскажи, где он живет?
— На Фароби, только сейчас его там нет — он у своей новой знакомой обосновался.
— Откуда знаешь?