Спасти Рашидова! Андропов против СССР. КГБ играет в футбол

— Только вчера его видел — на улице пересеклись. Девушку Зоя зовут, она в «Академкниге» на Руставели работает. Там же и живет — за магазином.

— Спасибо тебе, Саркис-джан, — поблагодарил собеседника Гога, поднимаясь с места. — И про разговор с Нестором не забудь.

И законник первым вышел из беседки.

12 июля 1983 года, вторник. Москва, Елоховская площадь, Пушкинский сквер

Как и договаривались, Александр Бородин нашел отца Серафима возле входа в Богоявленский собор на Елоховской площади. Священник был в подобающем его сану одеянии — длинной черной рясе, которая была заметна издали. Поздоровавшись с отцом Серафимом за руку, Бородин предложил отойти для разговора в сторону — в близлежащий сквер, названный в честь Александра Пушкина, но памятник там стоял не поэту, а знаменитому революционеру Николаю Бауману.

— Вот ведь парадокс какой произошел в безбожной стране — сквер пушкинский, а памятник поставили большевику, — проходя мимо скульптуры, произнес отец Серафим.

— Вы, наверное, не знаете, святой отец, что похороны Баумана собрали десятки тысяч людей, которых туда никто не гнал — они пришли по зову сердца, — ответил на реплику священника Бородин. — Вот и на памятнике запечатлены слова Ленина об этих почестях. А было это в девятьсот пятом году, между прочим — тогда церковь была еще в фаворе.

— Это все было предвестием смуты, когда умы миллионов людей уже были отравлены ядом безбожия.

— Кто же их мог отравить, если страна была патриархальная и почти поголовно безграмотная? — искренне удивился Бородин. — Уж не газета ли «Искра», которую читали единицы?

— Ваши большевики пришли уже на готовое. А началось это еще в эпоху Петра Первого, который прорубил «окно в Европу» и через него вся ересь к нам и проникла.

— Намекаете на слова Феофана Затворника?

— Почему же намекаю — прямо отсылаю. А глаголил он следующее: «Нас увлекает просвещенная Европа — да! Там впервые восстановлены изгнанные было из мира мерзости языческие; оттуда уже перешли они и переходят и к нам…». Именно с Петра эта ересь и началась. Он церкви, как учреждения, не отрицал, но обращался к ней с прагматической стороны, а метафизическую сторону Православия не понимал.

— Но прагматизм Петра прямо вытекал из целей его реформ — сделать Россию великой державой. Ради этого он отменил Патриаршество и создал Священный Синод — чтобы церковь не тормозила его реформы, а помогала им. Это, кстати, прекрасно понимал Псковский архиепископ Феофан Прокопович, который целиком и полностью поддержал Петра.

— Может быть, и зря, — сказав это, священник даже остановился. — Феофан, конечно, был человеком образованнейшим, однако в метафизике, видимо, тоже был не силен.

— Значит, и Московский митрополит Филарет был прав, когда сто лет спустя умолял царя повременить с отменой крепостного права?

— Конечно, прав, поскольку именно эта отмена и заложила основы будущей революции в России! Все эти безбожники-пролетарии оттуда и пошли!

— Но отмена крепостничества способствовала бурному развитию капитализма, без которого Россия не смогла бы стать передовой державой, — заметил Бородин.

— К чему вы клоните? — вновь трогаясь с места, спросил священник.

— К тому, что все эти события — и реформы Петра, и отмена крепостного права с последующими революциями — являются закономерным итогом развития истории. Вот вы нелестно отозвались о пролетариях, которые в семнадцатом году взяли власть в свои руки. Но они хотя бы были людьми идейными — грезили о мировой революции. Но потом поняли, что это утопия и сосредоточились на построении социализма в одной отдельно взятой стране. И тому самому Западу, к которому Петр Первый прорубил окно, показали жирный кукиш.

— Но вы забываете, что этот ваш кукиш просуществовал недолго — до смерти усатого тирана. После чего все вернулось на те самые круги, о которых глаголил Феофан Затворник, пугая нас просвещенной Европой. Только в его бытность русских людей поразила французомания, а нынче — англомания. Впрочем, все это промысел Божий. Благодаря ему, не долго вашей власти осталось жить. Ваша вера оказалась ложной, поскольку истинная вера только одна — ее несет церковь. Все остальное от дьявола.

— Вы думаете, что когда наша система падет, наступит рай на земле? Заблуждаетесь — может стать еще хуже.

— Правильно, может, — согласился с этим доводом священник. — А все потому, что за семьдесят лет безбожия вы успели отравить души миллионов людей. И нам понадобятся десятилетия, чтобы выправить эти искореженные души. И мы их выправим.

— А мне кажется, что все будет иначе. В посткоммунистическом будущем дьявол начнет собирать куда более обильную жатву и простому народу не останется ничего иного, как снова взяться за булыжник, поскольку церковь опять превратится в прислужницу государства, осеняя все ее решения, даже самые вопиющие, своим перстом. Впрочем, вопрос о том, когда падет наша нынешняя система мы оставляем открытым — ведь не все еще потеряно.

— А вы оптимист, — усмехнулся священник, бросая косой взгляд на собеседника.