Спасти Спасителя. Клад, который не достался никому

6 октября император проводил смотр войск, и в этот момент ветер донес гул орудийной пальбы русских пушек. Один из офицеров с удивлением описал поведение Наполеона. Император торопливо подозвал его и «начал расспрашивать об улучшениях касательно театра» и записал на бумажке имена актеров Комеди Франсез, которых нужно пригласить в Москву.

А через день он отдает приказ – армия уходит из Москвы.

«С раннего утра город кишел евреями и русскими крестьянами: первые пришли покупать у солдат все, что они не могли унести с собой, вторые – поживиться тем, что мы выбрасывали на улицу», – писал мемуарист. Но вера солдат в своего императора была так велика, что они старались закопать в садах и палисадниках ценности, которые не могли унести с собой. Они были уверены, что император еще раз приведет их в Москву.

Французская армия растянулась на несколько десятков километров. «Экипажи, шедшие в несколько рядов по широким русским дорогам, имели вид громадного каравана, – пишет полковник Фезензак. – Вся равнина была покрыта этими огромными багажами».

Войска из-за громадного обоза и неразберихи двигались очень медленно: «после полудня мы двинулись в поход…. почти смеркалось, когда мы вышли за город». В октябре темнеет около восьми часов, значит, от Кремля до окраин тогдашней Москвы армия шла семь часов.

Вопреки военным правилам обоз вышел из города первым. «В повозки были напиханы, как попало, меха, сахар, чай, книги, картины, актрисы Московского театра»… – описывал интендант Пасторе.

Солдаты и унтер-офицеры, не имевшие фургонов, толкали перед собой переполненные тачки. Они понимали, что вероятнее всего не довезут свой багаж до Франции, но так не хотелось расстаться с добычей!

Наполеон со своей свитой с трудом проехал сквозь обоз. Нетрудно догадаться, в каком он был настроении.

Тачки начали разваливаться через несколько километров пути, а перегруженные фургоны стали вязнуть в грязи. «На протяжении 50 верст стояли брошенные повозки», – писал офицера Куанье. Он сам бросил свой фургон на следующий день и навьючил на лошадь только запас продовольствия.

Наполеона выместил свою бессильную злобу на почти уничтоженной столице непокорившейся страны. Перед уходом он отдал приказ взорвать Кремль. Никакого стратегического смысла в этом варварском приказе не было. Это был мстительный поступок обиженного человека, осознавшего свою беспомощность.

Для подготовки взрыва Наполеон оставил в Москве маршала Мортье и отряд в три тысячи человек. Коленкур записал его слова: «Так как господа варвары считают полезным сжигать свои города, то надо им помочь». Это был поступок избалованного ребенка, которому не дали поиграть чужую игрушку, и он решил изломать ее.

Взрывы не нанесли ему значительного вреда. Почему – не ясно до сих пор. То ли неправильно положили взрывчатку, то ли ее оказалось недостаточно. Может, начался сильный дождь, потушивший зарядный шнур? Или взрыв предотвратили вовремя подоспевшие казаки.

Москвичи посчитали это божьей милостью.

Армия Кутузова въехала в Москву – среди черных развалин бродили изголодавшиеся собаки. Русский офицер вспоминал: « … в погорелище царской столицы мы увидели подле Каретного ряда старуху; она, взглянув на нас, вскрикнула: «А, русские!» – и в исступлении радости, перекрестясь, поклонилась нам в землю». Солдаты и офицеры не могли сдержать слез: город превратился в «пепелище, уставленное печными трубами и немногими остовами каменных домов и церквей». Заметив на Спасских воротах образок и серебряную лампаду, князь приказал ее зажечь: «собравшимся после меня народом распущен был слух, будто лампада Спасских ворот не угасала во все пребывание неприятеля в Москве, и что, пораженный этим чудом, он не смел дотронуться до иконы»

Но священный трепет испытывали не все.

Следом за войсками и партизанами, а часто и опережая их, потянулись в город подмосковные крестьяне, «чтобы захватить недограбленное». Актер Сила Сандунов с грустью писал: «Из русских ничего не сделаешь. Лишь только облетела московские окрестности молва, что французов нет в Москве, со всех сторон нахлынули крестьяне с возами. Поднялся ужасный грабеж». Будущий начальник Третьего отделения Бенкендорф подтверждает в своих письмах: «Город был отдан на расхищение крестьянам, которых стеклось великое множество, и все пьяные; казаки и их старшины довершали разгром. Войдя в город с гусарами и лейб-казаками, я счел долгом немедленно принять на себя начальство над полицейскими частями несчастной столицы: люди убивали друг друга на улицах, поджигали дома. Наконец все утихло, и огонь потушен. Мне пришлось выдержать несколько настоящих сражений. Город, разделенный мною на три части, вверен трем штабным офицерам. Дворники исполняют обязанности будочников; крестьян, мною задержанных, я заставил вывозить трупы людей и павших лошадей».

Через день в городе появились купцы: развернулась ярмарка с одеждой, обувью и разной едой, показывавшая, по словам Шаховского, «что около Москвы не было пропитания только неприятелям».