Спасти Спасителя. Клад, который не достался никому

Петрович с интересом читал восторженные отзывы французских офицеров, любовавшихся Москвы с Поклонной горы. Город казался им чудеснее, чем рисовало их воображения: «Был прекрасный летний день; солнце играло на куполах, колокольнях, раззолоченных дворцах. Многие, виденные мною столицы, Париж, Берлин, Варшава, Вена и Мадрид, произвели на меня впечатление заурядное; здесь же другое дело: в этом зрелище, для меня, как и для всех других, заключалось что-то магическое», – писал сержант Булонь.

Наполеон заночевал перед городской заставой в доме трактирщика. Он не смог уснуть из-за невыносимого запаха. А утром к ужасу императора в его одежде нашли клопов.

На следующий день Наполеон вошел в Москву без приглашения: он до последней минуты не хотел верить в то, что жители покинули город. Когда он сам убедился в этом, то был чрезвычайно поражен и растерян: по свидетельству очевидцев лихорадочно снимал и одевал перчатки, щипал себя за нос, поминутно мял платок. Даже шаг у него стал сбивчивым. Подготовленное великодушие демонстрировать было некому.

Прекрасная и желанная, как женщина, Москва была пуста.

У ворот Кремля Наполеона и его свиту встретила группа людей, у которых, по описанию очевидцев, «были убийственные рожи и вооружены они были ружьями, пиками, вилами. Главарь был в овчинном полушубке, стянутом ремнём, длинные седые волосы развивались у него по плечам, густая белая борода спускалась по пояс. Он был вооружён вилами о трёх зубьях, точь-в-точь, как рисуют Нептуна, вышедшего из вод».

Солдаты обошлись с защитниками Кремля гуманно: ружья отобрали, сломали и дали под зад.

Французская армия стала занимать город. Каждому корпусу отвели по улице, так, например, четырнадцатая дивизия заняла Бутырку.

Буквально через несколько часов после того, как Наполеон вошел в Кремль, в городе начались пожары.

В мемуарах французские солдаты описывали, как у них на глазах русские самого бандитского вида бродили с зажженными факелами по городу.

Растопчин объяснил пожар неосмотрительностью французских солдат и даже их злым умыслом. Эти обвинения лишены логики, потому что запылавшие дома должны были стать зимними квартирами для французов. Они рассчитывали провести зиму в Москве.

Поэтому они отчаянно боролись с пожаром.

Аббат Сюгюр, свидетель событий тех лет, писал в своих «Записках»:

«Поджоги и последующие грабежи – следствие инициативы самих властей, готовых принести в жертву не только богатства своей страны, но и жизни тысяч несчастных подданных, в числе которых были женщины, старики, дети, раненые и убогие…». Аббат утверждает, что грабить город начали оставшиеся в Москве русские. Те самые преступники, которых освободили по приказу Растопчина:

«Население Москвы сыграло главную роль в грабежах: это оно начало грабеж лавок; это оно показывало наиболее скрытые подвалы французским солдатам…»

Огненная стихия, подгоняемая усилившимся ветром, за несколько дней поглотила город.

«Начальство, сам маршал Мортье, тридцать шесть часов уже боровшийся с пожаром, просто падали от изнеможения!.. – прочитал Петрович в воспоминаниях одного из французских солдат,– … все мы обвиняли себя. Нам было просто противно смотреть друг на друга. Что скажет об нас Европа!?» Некоторые солдаты увидели в пожаре грозное пророчество.

Когда французам стало ясно, что остановить огненную стихию невозможно, они присоединились к русским мародерам и тоже стали грабить погибающий город.

По улицам бродили солдаты в женских шубах, в рясах священников, в расшитых золотым шитьем мундиры сановников.

По Москве невозможно было пройти: жар опалял лицо, разлетающаяся зола выжигала глаза. Один из французских солдат описал, как с товарищами оказался в огненной ловушке: на площади между несколькими пылающими улицами, и должны были ждать несколько часов в кольце бушующего пламени, пока все вокруг не выгорело дотла. Только тогда они смогли пойти дальше.

Солдаты готовились к зиме, собирая в уцелевших домах ценности и продукты

В городе осталось много тяжелораненых русских солдат (их было по разным источникам от 15 до 30 тысяч человек). Аббат Сюрюг писал о «животным безразличием, с которым русское командование и русские власти отнеслись к судьбе своих раненых».        Французы пытались спасти обездвиженных людей от гибели в огне.

Наполеон доложили о русских раненых. Они «находятся в очень плачевном состоянии»; у больных «нет необходимой помощи», раненные «без врачей, без лекарств, без присмотра; что найдено множество уже умерших».

«Наполеон, – с удивлением прочитал Петрович в «Журнале» аббата,– немедленно отдал приказ всем хирургам французской армии организовать помощь всем русским больным, разместить их по удобным домам и представить рапорты о состоянии этих несчастных».

Но в пожираемом огнем городе раненные были обречены. Петрович был потрясен эпизодом из воспоминаний одного из французских солдат: