Спасти СССР. Манифестация

Еще в Ленинграде, готовясь к поездке, я был готов увидеть сейчас перед собой невысокую бабушку с усталыми глазами. Она должна была быть одета скромно и старомодно и держать в морщинистых руках потертую сумку; варианты с бабищей — толстой и громкоголосой, или же с бабкой — болтливой и неопрятной, я почему-то даже не рассматривал. Иногда я допускал, что Жозефина Ивановна может оказаться старухой, мощной, костлявой, с былой властностью в глазах — этакой седовласой ведьмой.

Вот к чему я не успел подготовиться, так это к даме в возрасте золотой осени — прекрасно держащей спину, уверенной в себе и несуетной.

Пару секунд мы разглядывали друг друга. Холодок в ее глазах осадил меня, стирая набежавшую было вежливую улыбку. Я чуть склонил голову:

— Это я. Жозефина Ивановна?

— Это я, — сухо повторила она и замолчала.

На миг я растерялся: вовсе не так представлялась мне эта встреча.

"А, с другой стороны", — подумалось мне, — "не бросилась на грудь — и не надо. Жила Мелкая без нее эти годы, проживет и дальше".

Я неторопливо извлек из внутреннего кармана конверт и, протянув Жозефине Ивановне, пояснил:

— Здесь письмо от Томы, обратный адрес, если что, и несколько ее фотографий из последних.

Тонкая кисть приняла конверт и пару раз в нерешительности взмахнула им в воздухе, словно решая, выкинуть прямо здесь или донести все же до мусорного ведра дома. Потом, как бы нехотя, Жозефина Ивановна извлекла фотокарточки, а само письмо небрежно сунула в карман плаща.

— Симпатичная получилась, как подросла… — протянула, разглядывая.

Я заглянул в снимок: на нем Мелкая, шутя, отмахивалась контурной картой от пристающего Паштета, глаза ее победно блестели.

— Да, она такая, — подтвердил с невольной улыбкой.

Жозефина Ивановна искоса мазнула по мне внимательным взглядом и добавила с каким-то сожалением:

— На мать похожа…

Я промолчал.

Женщина быстро, нигде не задерживаясь, просмотрела снимки, потом знакомо задрала подбородок и спросила:

— Как у нее… вообще? Есть какие-нибудь проблемы? Что-нибудь надо? — глаза ее чуть сощурились.

Я колебался лишь миг:

— Нет, — сказал решительно, — у нее все хорошо, ничего не надо.

— Что-нибудь еще? — уточнила Жозефина Ивановна светским тоном и убрала фотографии к письму.

— Все, — пожал я плечами, — если что, я в гостинице "Москва" еще три дня буду ночевать. Приятно было познакомиться.

Я успел сделать лишь два шага к лотку с самсой, как мне в спину полетело "Андрей, подожди". Оборотился с недоумением на лице.

— Подожди, — повторила она и прикусила уголок губы.

Улыбка опять самовольно выползла на мое лицо:

— Томка так же делает.

Женщина вопросительно округлила аккуратную бровь.

— Она тоже губы вот так прикусывает, когда пыхтит над сложной задачкой, — пояснил я.

Жозефина Ивановна на миг замерла, а потом порывисто кивнула сама себе, словно придя к какому-то решению, и двинулась в том же направлении, что и я:

— Пошли, — приказала, проходя мимо, — посидим в одном месте, поговорим.

Я с сожалением посмотрел на самсу.

— Там и поедим, — добавила она не оборачиваясь.

"Глаза у нее, что ли, на затылке?" — подивился я, догнав и пристроившись сбоку.

Мы прошли мимо рынка, улица начала сужаться.

— Сюда, — Жозефина Ивановна коротко глянула на меня и свернула под арку в узкий и темный проход.

Мы углубилась в дебри старой махалли. Город здесь был словно вывернут наизнанку: по обе стороны тесных улочек тянулись переходящие друг в друга глухие задние стены из облупившегося сырца и самана; фасады домов смотрели в закрытые от посторонних взглядов внутренние дворики.

Иногда переулочки вдруг сбегали в одно место, постройки чуть расступались, и случались небольшие площади. На них появлялась коммунальная жизнь: сидя на стульчиках, играли в нарды степенные седобородые бабаи, рядом гоняла мяч крикливая смуглая ребятня, а за углом девчонки чертили классики прямо по земле.

Это был настоящий лабиринт. Очень быстро я совершенно потерял ориентацию в этой мешанине извилистых переулков, проходов и нешироких арыков, однако Жозефина Ивановна шла очень уверенно.

Потом мы в очередной раз прошмыгнули в какой-то проход и оказались на площади с неработающим фонтаном. За ним стояла старая квартальная мечеть с облупившимися изразцами. Правее обнаружилась одноэтажная замызганная ошхана с потертыми топчанами вдоль стены и густой чинарой у входа.

Жозефина Ивановна взмахнула на ходу рукой:

— Знай: здесь делают лучший в городе плов. Надеюсь, что-то для нас еще осталось.

Я с недоумением взглянул на часы:

— Так трех еще нет.

— Эээ… — поморщилась Жозефина Ивановна, — плов делают с утра и к обеду обычно весь съедают. Это если хороший плов. А Абдулла плохой делать не умеет. Подожди, сейчас все узнаю.

Мы зашли внутрь, и она что-то громко сказала по-местному. Из подсобки торопливо выскочил низенький пузатый узбек. На затылке его каким-то чудом держалась сдвинутая чуть набекрень маленькая тюбетейка, похожая на пиалу. Увидев мою спутницу, он радостно заулыбался и, прижав руку к сердцу, что-то быстро затараторил.