Спасти СССР. Манифестация

— Но как же остальные? Зачем тебе так сильно отличаться от них? Нет, — прервала она мою попытку заговорить, — пойми, мне очень приятно получать от тебя и духи и все прочее… Но ведь ты же рискуешь! Ты сам признался, что что-то там нарушаешь. Зачем?! Обойдусь я и без этих духов! Я люблю тебя не за них! Ты ведь можешь так сломать себе — и нам — жизнь!

После того "договора на батуте" слово "люблю" теперь иногда мелькало между нами, нечасто, по особым случаям, словно мы его еще стыдились или боялись. Я не спешил проживать этот период. Торопливость тут была не уместна: за подростковой наивностью Томки крылась цельность натуры, и мне не хотелось ее ломать.

Я помолчал, раздумывая.

— Понимаешь, — голос мой был полон грусти, — я действительно не такой, как многие. С этим уже ничего не поделать. Ну, так получилось… Я буду отличаться. И, поэтому, со мной будет или очень хорошо, или очень плохо.

Томка молча прижалась ко мне, и мою шею обожгло горячим дыханием. Потом я понял, что она тихо-тихо плачет, словно прощаясь с какой-то потаенной надеждой. Засвербело в носу и у меня. Я молча поглаживал ее по волосам, явственно ощущая библейское"… и будут два одной плотью".

— Пошли, — она, наконец, отлипла от меня и протерла ладонями щеки, — оставишь у нас портфель до вечера.

— Я быстро, — пообещал я с готовностью, — туда и обратно. Не должны меня там долго мариновать.

— Хорошо, — кивнула Томка, глядя себе под ноги. Потом шмыгнула носом и добавила: — Я буду тебя ждать.

"Боже, зачем я волоку за собой эту девчонку, куда?" — всю дорогу к Большому Дому я мусолил по кругу одни и те же вопросы, — "какое у нее со мной будущее? Может, еще не поздно отпустить? Пусть найдет пару по себе — будущего доцента, и вьет с ним счастливо гнездо".

Потом я с безнадежностью понимал, что, увы, это выше моих сил. Следом в голову начинали лезть совсем уж паскудные мысли о праве на заслуженную награду…

Я попытался перебить эту пакость разбором теоремы Хассе, запутался уже на второй лемме и, в итоге, пришел к Чернобурке в состоянии откровенного раздрая.

— Нет, ну сказал бы, что не до беседы тебе сегодня, я бы поняла и перенесла, — расстроено воскликнула Светлана Витальевна через пять минут после начала нашей беседы: мысли мои очевидно витали не здесь, но Чернобурка сделала из этого ложные выводы.

— Какая, говоришь, больница? — схватилась она за телефонную трубку.

— Кафедра факультетской хирургии ВМА, — я скрестил на удачу пальцы.

— Подожди, сейчас узнаю, — крутанула три раза диск. Когда заговорила, в голосе ее появилась непривычные командные нотки: — второй отдел, Лапкина. Соедините с дежурным по Военно-медицинской академии.

Я яростно замотал головой.

— Стоп! — бросила женщина в трубку и, закрыв мембрану ладонью, нетерпеливо дернула в мою сторону подбородком, — что еще?

— Не надо дежурного волновать звонком из "Большого Дома", — зачастил я взволновано, — лучше прямо на кафедру звонить, в ординаторскую, дежурному.

Чернобурка понимающе кивнула и скомандовала в трубку:

— Отбой.

Порылась в толстом потрепанном телефонном справочнике, и вот голос ее, как по волшебству, умаслился до необычайности:

— Добрый день! А скажите, пожалуйста, каково состояние подполковника Соколова? Он был сегодня госпитализирован к вам с подозрением на аппендицит…

Долгие полминуты я слышал в ушах только тугие толчки крови, пока, наконец, она не заулыбалась широко.

— Ну вот, все в порядке, — сказала, возвращая трубку на место, — операция прошла благополучно, уже вышел из наркоза.

— Спасибо, товарищ Лапкина, — искренне поблагодарил я, оживая.

И, правда, дышать сразу стало легче.

"Хм… товарищ Лапкина", — покатал я на языке и по-новому взглянул на Чернобурку, — "забавное совпаденье".

Светлана Витальевна прищурилась на меня с подозрением, потом, видимо, проняла что-то по моему лицу и погрозила пальцем:

— Даже не вздумай! Даже в мыслях!

— Эх… — тут я не выдержал, и рот мой расползся в непроизвольной улыбке, — а жаль!

— А то я не знаю, как меня в школе зовут, — проворчала Чернобурка, — и кто это запустил…

— Так-то ж любя… — прижал я ладони к груди.

— Клоун… — вздохнула она, — и за что тебя девушки любят?

Я промолчал, отведя взгляд в сторону.

— Ладно, — встряхнула Светлана Витальевна волосами, — работаем?

— Да, — меня действительно отпустило, — давайте.

Следующий час меня предельно вежливо, но непреклонно возили мордой по столу. Началось все вполне благопристойно: Чернобурка предложила мне огласить состав отряда — как я его вижу. Потом раскидать всех по должностям и набросать рабочий план экспедиции. А затем прищурилась на меня испытующе, и бросила короткое:

— Обоснуй.

И ведь я даже не сразу понял, что это ловушка. Первым щелчком по носу стал простенький вопрос:

— А Паштет твой разве поедет? Ведь у его мамы на эти дни день рожденья приходится, а кроме сына у нее никого и нет?

Я лишь заморгал в ответ глазами, впервые об этом услышав.

— А Ясмина как у тебя в палатке спать будет? У нее ж не просто так освобождение от физкультуры, ты знаешь?

И я ожесточенно заскреб в затылке, припомнив о ее застуженных почках.