Спасти СССР. Манифестация

Поэтому, переступив порог к Афанасьевым, я вдруг осознал, что в этой прихожей каждый раз пахнет по-новому: то пирогами, то свежим гуталином, а то и вовсе подкопченной смолой от деревянных лыж со шкафа. Но каждый раз было и общее: запахи размеренного лада и уюта, быть может даже для сего времени и места чуть патриархального.

"То, чего мне так не хватает", — горько усмехнулся про себя и поздоровался с мамой Любой.

— А Томка что, ушла куда-то? — я с удивлением посмотрел на вешалку: там, на привычном крючке не висело знакомое короткополое пальто.

— Да, я ее в магазин отправила, скоро уже вернется. Проходи пока, — в голосе ее мне вдруг почудилась легкая настороженность. Она повернулась и требовательно позвала: — Вадим, Андрей пришел.

Пока я разувался, Томин дядя, привалившись к косяку, молча наблюдал за мной.

— Пошли, — хмуро кивнул потом в сторону комнаты, — поговорим.

— Пошли, — с некоторым недоумением согласился я.

Он притормозил, пропуская, плотно закрыл дверь, затем неожиданно схватил меня за плечо и припечатал к стене. Чуть помедлил, что-то выглядывая на моем лице, и заговорил — негромко, жестко, с угрозой голосе:

— Запомни, парень, один раз тебе это говорю: полезешь на Томку раньше срока — коки откручу. Самолично. Не как секретарь райкома, а как ее дядя. И помощники мне для этого будут не нужны. Веришь?

От него исходило ощущение внутренней мощи, какой-то особой — не накачанной в тренажерных залах или на ринге, а откуда-то из глубин горячего цеха и, оттого, как бы не более опасной.

Я помолчал, собираясь с мыслями. Когда заговорил, голос мой был монотонно глух, но тверд:

— Я не собираюсь делать Тому несчастной. Наоборот.

Дядя Вадим прищурился на меня с болезненным недоумением, словно ожидал чего-то иного. Потом сказал — веско, с расстановкой, будто вбивая словами гвозди:

— Ты. Меня. Понял.

— Понял, — легко согласился я и подбавил в голос жести: — Но определять пришел срок или нет — буду я. И помощники мне в этом тоже не нужны.

Рука на моем плече потяжелела. Повисла короткая пауза из тех, что бывает за миг до прихода снаряда, когда шерсть на загривке вдруг встает от той тишины дыбом.

— А, вообще, — я счел нужным сбавить тон, — с чего вдруг весь этот разговор возник? Появилась причина?

— Возможно и появилась, — он наклонился ко мне почти вплотную, и его прокуренное дыхание прошлось по моему лицу. — Скажи-ка мне, парень, отчего Тома сегодня от тебя вся зареванная домой пришла?

— А… — протянул я с облегчением. На меня снизошло спокойствие. — Вот оно что… Да все нормально, дядя Вадим. То были правильные слезы. Иногда девушкам нужно поплакать.

Подействовали, скорее, не слова, а резкая перемена тона. Недоверие, выморозившее было его глаза, сначала пошло разводами, теряя монолитность, а потом и вовсе вдруг скользнуло куда-то вглубь зрачков.

Дядя Вадим еще немного подавил меня взглядом, но получилось это уже не так убедительно, как раньше. Потом сделал полшага назад и медленно убрал руку с плеча.

— Вот как… — протянул со отчетливым скепсисом, — ну, объясняйся тогда.

Я пожал плечами:

— Ничего такого, за что вы могли бы набить мне морду.

Он ждал продолжения, но я умолк и теперь разглядывал мелкие крапинки шрамов на его левой щеке.

— Хм… — дядя Вадим сделал уже полновесный шаг назад и покривился, рассуждая: — Вроде, парень, все с тобой хорошо, но что-то все равно не то… Ты учти, — он дотянулся до меня рукой и несильно потыкал пальцем в грудь, — я тебе, если что, Тому не прощу.

— Да если что, я и сам себе не прощу, — я, наконец, отлип от стенки. — Вы не волнуйтесь: подличать я не буду. А так… Жизнь с женщиной без слез — это как обеды без соли. А! — махнул я рукой, — да что я вам-то это буду рассказывать!

На миг на его лице проступила обескураженность. Потом он вновь принял невозмутимый вид. Помолчал, разглядывая мои носки, усмехнулся невесело и сказал:

— Ладно! Поживем — увидим, — уселся в кресло и повелительно качнул подбородком в сторону другого, — садись, поговорим о делах.

Я попытался разместиться с достоинством. Это было непросто: меня то тянуло вольготно раскинуться, то, напротив, съежиться на краю — харизма дяди Вадима продолжала действовать на меня угнетающе.

— Что там за невнятная суета в школе? — он неопределенно пошевелили жилистой кистью и посмотрел на меня испытующе, будто по-прежнему в чем-то сомневаясь, — объективки расширяют…

Я изыскал подходящую позу и даже смог вытянуть ноги. Теперь осталось решить, как докладывать. Корчить из себя рядового школьника, пожалуй, уже поздно, но и высовываться далеко из своей раковины тоже было бы опрометчиво.

— Про практикантку из США вы же в курсе? И про то, что ее опекают? — я многозначительно посмотрел на дядю.

— Обычное дело, — откликнулся он и уточнил, — в смысле, что опекают — обычное. Вы-то тут при чем?

— У меня только гипотеза, — неуверенным тоном сказал я.

— Давай, — кивнул он.

— Мы с этой практиканткой тесно пересекаемся. Она помогала нам с агитбригадой, поедет с нами на майские в поисковую экспедицию.

— Что за экспедиция? — дядя Вадим заинтересованно подался вперед.