Спастись ещё возможно

Воскресения день зачинался над богоспасаемым Псковом — второй воскресный день Великого поста. Во всех концах города звонили колокола. Множество разнящихся в тембре голосов, поднимаясь в небо, сливались в общее облако звука, которое медленно плыло уже единым звоном над куполами церквей, числом уж никак не менее ста, над крышами каменных купеческих палат, над торговыми рядами, над крепостными стенами и растворялось где-то в бескрайних голубых озерных далях. А улицы были заполнены людьми. Повсюду стояли столы с угощением, постным конечно, но обильным и разнообразным, что рождало атмосферу праздника. Вот только лица людей были сосем невеселыми. Даже нищая братия, извечно кормящаяся "от щедрот государевых", попритихла и не испрашивала, как водится, подаяния. Многие плакали и лишь дети беззаботно резвились, не ведая о надвигающейся беде. Среди них скакал на палочке и юродивый Никола, неведомо как оказавшийся тут, на городской улице, по которой вот-вот должен проследовать царский поезд. Государь Иоанн Васильевич вчера прибыл из Новгорода, и, опережая его, примчались во Псков слухи о учиненном там неслыханном кровавом погроме. Псковский воевода Юрий Токмаков, силясь рассеять все подозрения в измене, приказал накануне всем горожанам с хлебом-солью выйти встречать Государя и бить челом, взывая о милости. Что-то будет?

Но вот уже и приблизился двигающийся из Любятово царский кортеж. Люди пали на колени и били поклоны, взывая к небу: “Господи, помилуй нас!” А глаза царя горели лихорадочным огнем, предвещая беду. Неожиданно, прямо под ноги царскому коню, выскочил на своем деревянном скакунке юродивый Николка. Он возвел ясные очи на Государя и пропел будто бы детскую скороговорку. Но совсем не безобидно прозвучали эти его слова, так что затрепетали и замерли в страшном ожидании все, кто был рядом.

— Иванушка! Иванушка! Покушай хлеба-солюшки, а не христианской кровушки! Иванушка! Иванушка! Покушай хлеба-солюшки, а не христианской кровушки!

Вздрогнул царь и вперил грозный взгляд в юродивого. Вспомнил он вдруг другого божьего человека, прозванного на Москве Василием Блаженным. Вспомнил, как однажды плакал тот горько на улицах города, а наутро выгорела вся Москва. Было это двадцать лет назад, но будто сегодня. “Нет, — подумал, — нельзя трогать юродивого, Бог накажет". Но и так оставить нельзя… Сдвинул Иоанн сурово брови и хотел что-то приказать опричникам, но юродивый вдруг скакнул в толпу и исчез, словно растворился в воздухе. Государь задумался и так, молча, доехал до Троицкого Собора, будто и не замечая склонивших пред ним спины подданных. У колокольни опять явился пред ним блаженный Николка — и как только успел наперед всех? Он настойчиво приглашал Государя зайти в свою келью. “Послушаюсь юродивого, — решил Иоанн, — быть может, скажет мне Божий суд?” Как вошел, вздрогнул и застыл от неожиданности: в убогой келье на лавке лежал огромный кусок свежего мяса.

— Покушай, покушай, Иванушка, — радушно предложил юродивый.

— Да как ты смеешь! — разгневался царь. — Я христианин и в пост мясо не ем!

— Мяса не ешь, а людей губишь, — смиренно сказал Никола, — кровь христианскую пьешь и суда Божия не боишься!

Как ошпаренный выскочил Грозный Государь из кельи юродивого. Его душила злоба. Велел он снимать колокола и грабить ризницу. Но опять безбоязненно подступил к нему блаженный:

— Не тронь нас, прохожий человек, ступай себе прочь. Если помедлишь, не на чем тебе будет бежать отсюда.

"Как он смеет? Мне?" Яростные молнии разрывали голову Иоанна на части, еще мгновение и чаша неудержимого гнева государева излилась бы на эту многострадальную землю, окрасив багрянцем белизну снега и соборных стен. Но тут взгляд его на мгновение коснулся неба… Исполненное величия, оно столь безмерно возвышалось над ним, - властителем и господином всего окружающего дольнего мира, - столь превосходило его своей необъятностью, что, пораженный вдруг в самое сердце, он замер… и осознал, что бессилен пред этим босым оборванным человеком. “Так и есть! — ужаснулся Государь. — Правда Божия за ним! Прочь… Бежать…"

Опустив плечи Царь молчал, и дивились тому его опричники-палачи…

— Государь! — скорбным вестником предстал вдруг пред ним Малюта Скуратов. — Пал твой любимый конь. Только что…

Спешно Иоанн Грозный покинул богоспасаемый град Псков - не разорил и не разграбил, как прежде сделал это с Новгородской землей. Надежнее свинца и булата защитила Землю Псковскую Правда Божия, смиренным вестником которой явился босоногий юродивый Никола, блаженный псковский чудотворец.

* * *