Спастись ещё возможно

Он прошел мимо своего дома, — ключа все равно не было, — пересек Октябрьскую площадь и зашел в храм Архангела Михаила. Зашел впервые, так как ранее побывать здесь не удосужился, хотя несколько раз на дню пролетал мимо на “Мерседесе”. У входа переминался с ноги на ногу, спасаясь так от морозца, бородатый мужичок. У ног его стояла баночка с мелочью. Он оценивающе оглядел Сергея и пренебрежительно отвернулся. Да, действительно — все решительно переменилось! Раньше, увидев его, нищие уже за версту гнули спины. А теперь? Да что теперь… Сергей вошел, перекрестился и приложился к праздничной иконе на аналое. Он сделал это будто бы в тысячный раз, хотя вот так, на деле, — впервые. “Иной, я теперь иной…” Службы не было, в храме было пустынно и тихо. Сергей постоял несколько минут, и все это время бабулька за свечным ящиком не отводила от него настороженного взгляда, похоже, опасаясь, как бы чего не прихватил. “Нет, воистину — иной…” Он рассматривал иконы на иконостасе — явно новоделанные, помпезные, исполненные в зеленых тонах, и невольно сравнивал их со скромными образами в скиту у отца Илария… “Да, ничего не попишешь — тут река, там заводь”. Он поймал себя на этом “там, у нас” и про себя улыбнулся. Напоследок перекрестился, поклонился в пояс и вышел. Отдал нищему последние пять рублей из своего скитского денежного довольствия и с некоторым удовольствием отметил гримасу удивления на его пробитым красно-синими жилками лице. “Так тебе! Знай наших!”

Через пятнадцать минут он позвонил в дверь родительской квартиры. Открыла мать и… не узнав, чуть не спросила обычное в таком случае “вам кого?”, но в последний момент узнала и в ужасе прикрыла рот ладошкой. Так и стояли они на пороге друг против друга, пока мать не опомнилась, и не прошептала:

— Сережа, ты?!

— Я, — кивнул он и вошел.

— Седой ты, совсем седой, — сторонясь, растерянно сказала она и осторожно коснулась его отросшей белой шевелюры…

Чуть позже он рассказал матери про свое житие-бытие. Скупо, без подробностей, но пытаясь убедить, что он сегодняшний — это именно и есть он настоящий; не тот, который раньше, а нынешний. Мать кивала, вытирала слезы, но по глазам было видно, что не понимает она ровным счетом ничего. Ничегошеньки!

— Сейчас приедет отец, — пообещала она и была в этих словах некоторая надежда: дескать, вместе и разберемся, что все-таки случилось с сыном. — А квартиру твою я навещала — все в порядке. Пыль протирала, да и в стирку кое-что забрала. Ты не будешь сердиться? Мы ведь не знали, где ты. Уж и самое плохое думали. Ты прости.

— Да что ты, мама? — улыбнулся Сергей, — Ну ее, эту квартиру. Ее и вовсе не будет скоро.

— Как это? — не поняла мать.

— Об этом потом, — сдержал себя от излишних подробностей Сергей, — я ключи потерял, дай мне твои, пожалуйста…

Вскоре вбежал запыхавшийся отец. Он скинул на пол дубленку и бросился, было, к сыну, но на полдороги остановился. Так и застыл с разведенными в стороны руками.

— Мне как мать позвонила, — скороговоркой выпалил он, — так я сразу… Не поверил сначала. Сын? Совсем вернулся?

— Вернулся, — неопределенно ответил Сергей, — там посмотрим.

— Ты вот что, — замялся вдруг отец, — я машину твою взял. Ты прости, но так вышло. Ты как пропал, так ее на стоянку платную отогнали. Я договорился и взял. Вот, езжу пока. Но могу вернуть. Прямо сейчас.

— Не нужна она мне, пользуйся, — успокоил отца Сергей, — если хочешь, оформим генеральную доверенность.

— Да? — явно повеселел отец. — Раз так, завтра и оформим. Сейчас на стол сообразим. Эй, мать, что там у нас: коньячок, балычок? Мечи все на стол…

— Нет, — отрезал Сергей, — я спешу. Может быть, в другой раз.

— Денег тебе дать? — спросил отец и с сомнением осмотрел внешний вид сына: — Гардероб тебе надо сменить, постричься, побриться. Что ты, как оборванец? Это что: маскировка? Тебя ищут?

— Не знаю, — честно признался Сергей, — пока не знаю. А это, — он оглядел самого себя, — это не маскировка, это моя новая жизнь.

Мать опять заплакала и, ища поддержки, посмотрела на отца, но тот и сам застыл с открытым ртом, не зная что и сказать…

“Постарели они, — подумал, уходя, Сергей, — как же они постарели!..”

* * *

В своей пустой крупногабаритной квартире он долго бродил из комнаты в комнату, с удивлением думая, как мог здесь жить прежде — в сыто-довольном, скотском состоянии. Глядя на витражи и стены, обтянутые шелком, пытался вспомнить, сколько же за эти “гениальные” интерьеры он заплатил архитектору Жене? Евроремонт или, лучше сказать, еврофрения: подвесные потолки, мягкие покрытия, импортная сантехника, джакузи — в общем, полный мрак. Чего стоит один этот уродливо-похотливый мягкий уголок перед домашним кинотеатром?

В дверь позвонили. Он открыл и увидел на площадке мальчика лет десяти-одиннадцати.

— Дайте, Христа ради, на хлеб, — плаксиво промямлил тот, протягивая руку.

Сергей хлопнул себя по карману: денег не было. Но ведь надо, надо было что-то подать, и тут он вспомнил про заначку в укромном местечке — долларов пятьсот на черный день.

— Ты вот что, — сказал он мальчишке, — через час можешь зайти?