Спастись ещё возможно

Они оказываются посреди цветущего, благоухающего ароматами поля, которое служит как бы прелюдией открывающемуся далее удивительно красивому саду. Они подходят ближе и слышат пение птиц, воистину райское — настолько оно хорошо. И ароматы, и пение, и солнце и сам здешний воздух имеют как бы не только физические составляющие, но и незримые духовные; а в совокупности это действует настолько умиротворяюще, что рождает чувство необыкновенно глубокой духовной радости и покоя. Радостью светятся лица множества гуляющих по саду людей. Под деревьями стоят столы, за которыми плетутся венки из собранных на поле цветов… Сергей и его спутник останавливаются у первых деревьев и наблюдают эту ласкающую взор картину. “Это только начало, — нежным мелодичным голосом говорит Ангел хранитель, — это только предвосхищения блаженства. Главное начинается за этим садом и далее. Люди не понимают райского наслаждения. Их пугает отсутствие там привычных атрибутов земного счастья. Здешний покой и безмятежность кажутся им сродни бездумной радости идиота. Увы, им не вместить того, что уготовал Бог любящим Его. Их погоня за земным счастьем — это слепая тень одного лишь мгновения жизни обитателя здешних мест”. Сергей молчит, именно сейчас он замечает группу из трех человек, которые тоже стоят у входа в сад. Ему не надо напрягать память, чтобы узнать этих людей. Они и без того всегда перед его глазами: полковник, Охотник и Сержант…

Они смотрят на него! Все трое. И он медленно подходит. “Ты забыл, Сергей, о моей просьбе, — с грустью говорит Роман, — и вот мы не можем войти. Мы все время будем стоять здесь”. Сергей вспоминает…. он тут же вспоминает, что не выполнил данное сержанту обещание — про отпевание. “Как же я мог?”, — ужасается он и тянет к ним руки. “Я сделаю, — кричит он, — простите меня…” И тут Роман подхватывает его руку и что-то пишет на его раскрытой ладони… Его душа рвется на части, он хочет их обнять и о чем-то еще спросить… Но вдруг все разом исчезает, словно обрывается, и он открывает глаза… в келье, на своем жестком топчане из жердей…

Наверное, через минуту уже он разбудил отца Илария и долго сбивчиво объяснял про сон, и про свое забытое обещание. Потом поднес к глазам ладонь и в ужасе замолчал. Он повернул ладонь так, чтобы и отец Иларий в тусклом свете лампады сумел прочитать написанное. Но, впрочем, прочитать было весьма не затруднительно, ибо написано было ярко и четко — всего три слова, три имени: “Сергий, Алексий, Роман”.

— Батюшка, — прошептал пораженный всем этим Сергей, — батюшка…

“Покой, Спасе наш, с праведниками рабов Твоих…”, — пели они все вместе утром.

— Господня земля, и исполнение ее вселенная и вси живущие на ней, — с этими словами отец Иларий крестообразно насыпал на лист бумаги землю, аккуратно свернул и передал Сергею. — В лес снеси и высыпи у самого большого дерева. Не знаем мы, где их могилки, но Господь знает.

Сергей все так и исполнил. Когда высыпал, показалось, что вздохнула облегченно земля или кто-то в ней, а может быть и просто он сам. И сразу стало на сердце легко и покойно…

Долго еще он то и дело рассматривал свою ладонь, пытаясь прочитать изгладившуюся уже надпись и, казалось, что видел. Да разве забудешь такое?

* * *

Наступила осень. Сергей выжидал. Он думал: “Вот придет осень, будет спокойней”. Однако спокойней не становилось. Плоть жила какой-то отдельной жизнью и не желала того, чем питалась душа. Плоть все мечтала о прошлом, настойчиво требовала своего.

— Я настолько испорчен пороками и грехами, — жаловался Сергей отцу Иларию, — что мне никогда не отмыться от грязи, никогда не почувствовать себя чистым.

— Из всякого, даже самого гнусного греха, Бог силен спасти человека, — успокаивал батюшка. — Он поможет тебе, если в глубине твоего сердца теплится искра умиления, доброты и любви.