Спектор.indd

с установки ёлки, которая помещалась в крестовину в углу зала.

подарками меня тогда не баловали, потому что память о них

Сначала на её ветвях появлялись конфеты и мандарины, их за-

не сохранилась вовсе. И сам новогодний вечер проходил в «ра-

пах смешивался с ароматом хвои, и это было первой приметой

бочем» режиме — спать я отправлялся по расписанию, а родите-

праздника. Но главное — ёлочные игрушки. Они были разные, ли, думаю, сидели за столом под радио и патефон, а с появлени-

мне нравились все, но особенно — какие-то просто волшебные

ем телевизора — под «Голубой огонёк». Праздник продолжался

матовые шары розового, жёлтого и салатного цвета.

ежедневными походами на городскую ёлку, которая работала

в режиме карусели, и устанавливалась на центральной площа-

134

135

ди. Но главным было посещение новогоднего представления

нятия не имел, но представлял его, как персонажа из журнала

во Дворцах культуры имени Ленина или Маяковского и полу-

«Крокодил», на страницах которого было полно карикатурных

чение вожделенного подарка. В ДК Маяковского было хорошо.

изображений кровожадных империалистов и прочих «поджи-

И Дед Мороз со Снегурочкой плясали в хороводе, и подарки

гателей войны». На одном из них страшный старик во фраке

за рассказанные стишки и спетые песенки давали (цветные ка-

и цилиндре с жутким видом сидел и грыз громадную куриную

рандаши и раскраски), и потом в зале был детский спектакль

ножку, олицетворявшую, видимо, то ли Африку, то ли Европу.

с мультфильмами. Но в ДК Ленина всё было интереснее и, что

Но, кстати, грыз настолько аппетитно, и натурально, что мне, ли, качественнее. Это как первый и высший сорт. Почему-то

к изумлению родителей, захотелось тоже попробовать (изумле-

мне родители чаще приносили приглашение именно в ДК Мая-

нию, потому что к отсутствию аппетита у меня в то время уже

ковского. Но огорчение, если и было, то — мимолётным.

привыкли). Папа сказал: «Полезный журнальчик». Повзрослев, я узнал, что Хаммаршельд был Генеральным секретарём ООН,

* * *

которого недолюбливал Хрущёв… Чомбе, Мобуту, Лумумба —

День короче на минуту, незаметную, как будто.

эти африканские фамилии были, наверное, на слуху у всех жи-

Незаметную, но все же, старше все, а не моложе.

телей нашей страны. Уж если я, ребёнок, запомнил их на всю

Старше на сердцебиенье, сам себе шепчу: “Держись!”

жизнь, это говорит само за себя. Как-то в очереди, в которой мы

Думаешь: “Прошло мгновенье…” А оно длиною в жизнь.

стояли с папой (за чем — уже не помню) кто-то сказал сокру-

шенно: «Убили Лумумбу, гады». И все с сочувствием вздохнули.

* * *

А дед говорил: «Лубумба и Чомба». И тон у него при этом был

Радость ожидания родных, маленьких чудес, больших

грозный. Короче, Хаммаршельду папа так и не пожаловался, подарков…

а вот пластинку «Эй, мамбо» поменял на другую, где Владимир

Радость оттого, что в этот миг даже сердцу становилось жарко.

Радость ожидания любви — и открытия, что это — рядом…

Трошин пел «Осенние листья» и «Тишину». Тоже очень хоро-

Годы, как мячи летят, — лови! И ловлю. И провожаю взглядом.

шая. Но я жалел, что «Мамбу» мы уже отпели. Кстати, поменял-

ся он со своим заводским товарищем Жорой (Георгием Захаро-

Ощущением праздника осталось в памяти возвращение

вичем Сиротенко), очень хорошим, добрым дядей, каким я его

отца из командировки в Москву в фестивальном 1957 году. Он

запомнил. Его внучка Таня стала впоследствии известна всему

привёз невиданные раньше конфеты, а также пластинки и кни-

миру, как Татьяна Снежина. Теперь памятник ей стоит в город-

ги. Главной пластинкой на несколько дней стала та, где на ита-

ском сквере Луганска, а её «Позови меня с собой» и по сей день

льянском языке пели «Эй, мамбо!» Помню, мы сидели на ди-

зовёт в мир музыки и стихов. Среди книг, которые привёз папа, ване и втроём подпевали что есть мочи. И смеялись. Вообще, было подарочное издание «Чапаева», ставшее подарком мне

в то относительно безоблачное в моей судьбе время мы пели

на день рождения, и роман Владимира Беляева «Старая кре-

(напевали) часто. Почему-то особенно полюбились нам строки

пость». Сегодня думаю, что роман — так себе, идеологии в нём

из радиоспектакля «Надя Коврова, честное слово, мы потеряли

чуть больше, чем литературы. И всё же… Папа читал его вслух, покой…» Дальше не помню. Но, как раз, именно покой тогда

а мы с мамой лежали на диване и слушали. И это было здорово.

мы не теряли. Потерян он был намного позже.

А то, что в голове у меня по-прежнему сидят имена героев этого

А тогда самым грозным замечанием из уст папы было: «Надо

романа — Петьки Маремухи и Витьки Тиктора, что-то да зна-

на тебя пожаловаться Дагу Хаммаршельду». Кто это такой, я по-

чит. Всё-таки, это — литература. А идеология… Так где её нет?

Став взрослым, я перечитал книгу, многое меня разочаровало, 136

137

но отдельные части написаны увлекательно и живо. А увлека-

* * *

тельность письма, как говорит хороший писатель Юрий Поля-

О чем это шепчет под ветром трава?

ков, это — вежливость автора. Вот так.

Глухи и невнятны чужие слова.

О чем это тополь мечтает? Никто никогда не узнает.

* * *

Никто, никогда… Но как вечный Улисс,