Спектр

— Да, простите. Глупые детские фантазии. Я понимаю. Но Ирочка говорила серьёзно.

— Мой семилетний сын очень серьёзно говорит, что будет президентом всей Земли, — сказал Юрий Сергеевич. — А старшая дочь… она чуть старше Ирины… уверена, что будет кинозвездой в Голливуде.

— Но ведь вы всё-таки стали бы искать Ирину? — спросил Мартин. — Будь ваша воля — вы бы рискнули?

Юрий Сергеевич ответил не сразу.

— Я бы очень хотел, чтобы мой сын стал президентом Земли. Но пока он учится на тройки, картавит и иногда писает в постель. А дочь начисто лишена актёрских способностей. Между нашими желаниями и реальностью — пропасть, Мартин. И вы это понимаете!

— Выпишите пропуск, — попросил Мартин. — Я всё понял.

Юрий Сергеевич кивнул:

— Надеюсь, что поняли… Очень надеюсь, что правильно поняли.

Он посмотрел Мартину в глаза:

— Если вы ещё раз помчитесь за Ириной — вас арестуют.

— Я понял. Скажите, а откуда у вас информация о событиях на Дио-Дао?

— Европейцы поделились, — мрачно ответил чекист, — союзнички… Кстати, сочли вас кадровым агентом. Очень возмущались, что не были информированы об операции.

— Я больше не буду, — виновато сказал Мартин.

1

Как должен чувствовать себя человек, узнавший, что по его вине погибли четыре ни в чём не виновные девушки?

Мартин не знал ответа. Может быть, потому, что ему довелось преступить тот страшный рубеж, через который, к счастью, переходят немногие: он стрелял, желая убить, и желание его исполнилось. И что такое по сравнению с настоящим убийством цепочка случайностей, приводящая к гибели очередной Ирины Полушкиной? Можно ли вообще ощущать эту вину? Наверное, Мартина смог бы понять водитель «скорой помощи», который сбил пешехода, спеша доставить в больницу умирающего. Но у Мартина не было знакомых водителей, имеющих за спиной столь печальный опыт. Максимум — одна хорошая девушка, которой безумно не везло на старушек — те попадали под её машину каждые полгода, отделываясь, впрочем, переломами рук или ног.

Девушке — грозе старушек — Мартин звонить не стал. И вообще чем больше он размышлял над своей ситуацией, тем в большее уныние приходил.

Он совсем не чувствовал своей вины!

Просто на душе (если допустить её существование) было погано…

Хорошо бы, конечно, сходить в церковь и поведать свои печали мудрому батюшке. Такому, чтобы и пожурил, и успокоил… Но Мартин никогда не был человеком «воцерковленным», как это принято называть в России, а к тому же и мнение священника вполне мог себе представить. «Ты их не убивал? Ты не предполагал, что твои поступки приведут к их смерти? Так иди с миром и не греши!»

Но нет, всё-таки хотелось Мартину почувствовать свою вину. Хотелось помучиться, покаяться и пережить катарсис. Неизбывно это стремление в русской интеллигенции, выпестовано великими писателями с девятнадцатого века и служит основной причиной алкоголизма, сердечно-сосудистых заболеваний и революционных настроений у лиц с образованием выше среднего.

Так что, побродив по квартире с полчаса, мысленно поговорив с мудрым священником, шофёром-убивцем и Фёдором Михайловичем Достоевским, Мартин решительно взял трубку и позвонил Эрнесто Семёновичу Полушкину.

Невольно многодетный отец взял трубку сразу.

— Это Мартин, — коротко представился жаждущий катарсиса страдалец.

Чем хороши редкие имена — не надо уточнять фамилию и отчество, не то что всяким Серёжам, Андреям, Димам и Володям.

— Вы были на Мардж, — коротко сказал господин Полушкин.

— Да, — признался Мартин. — Могу я подъехать?

После короткой паузы Эрнесто Семёнович сказал:

— Я вас не виню, Мартин. И понимаю, что вы хотели для Ирины лучшего. Но не попадайтесь мне на глаза… хорошо?

Мартин представил себе Полушкина в гневе и кивнул:

— Да. Конечно. Но я хотел бы рассказать, что случилось на Мардж…

— Мне звонил… ваш куратор, — с лёгкой заминкой сказал Эрнесто Сергеевич. — Так что я в курсе случившегося. Вы, полагаю, тоже. Признаю, что это было и моей ошибкой — обратиться к вам за помощью и утаить часть информации.

Мартин мысленно поблагодарил тихого подполковника Юрия Сергеевича и сказал:

— Я очень виноват перед вами…

— Вы ни в чём не виноваты, — отрезал Полушкин. — Просто забудьте о случившемся. А я буду ждать возвращения своей единственной дочери. Прощайте.

И связь прервалась.

— Железный мужик, — сам себе сказал Мартин, опуская трубку. — Железобетонный. Блин! Вот это нервы!

Для успокоения собственных, более слабых нервов Мартин сходил на кухню и задумчиво смешал себе порцию джин-тоника. Дело это само по себе успокаивающее, пусть и нехитрое — тут главное взять правильный тоник с настоящим хинином, а не химическую отраву от ближайшей лимонадной фабрики. Но и порция благородного напитка успокоения не принесла.

Мартин позвонил дяде.

— Вспомнил-таки о старике, — сварливо поприветствовал его дядька. — Где тебя черти носят? Дома никого, мобильник отключён. Можно подумать, что ты по галактике шляешься!

— Дела… — торопливо уводя разговор с опасной темы, сказал Мартин. — Прости, совсем я замотался. Слушай, мне совет нужен…

Дядя сразу же подобрел. Давать племяннику советы он очень любил.

— Ну?