Спекулянтъ

Денис протискивался сквозь вокзальную толчею, огибая лужи и цепляясь за баулы многочисленных коробейников. На привокзальной площади выстроилась вереница извозчичьих пролеток, громогласными голосами своих седоков предлагающая самые короткие и дешевые маршруты. Хитрые, продувные физиономии и зазывной репертуар мало отличались от будущего московских ездовых.

Все, как и сто лет тому вперед…

***

Взмыленный, как и его лошадь, извозчик молодецким посвистом разогнал стайку босоногой мелюзги и лихо развернул коляску у роскошного, двухэтажного особняка Рябушинских на Малой Никитской.

— Прибыли, барин. Доставлено со всем бережением!

— Держи, братец — протянул ассигнацию Денис, несколько ошеломленный от бешеной скачки. — А что, за такую езду не наказывают?

— Не без этого, ваша милость. Могут штраф наложить, а то и бляху ездовую отберут, супостаты!

— Ну, все как у нас! — вслух восхитился молодой человек, покидая экипаж.

Взбежав по парадному крыльцу, Денис нетерпеливо давил на кнопку звонка, пытаясь представить себе предстоящий разговор. Что он будет говорить, какие слова — не имелось ни малейшего представления. Мир, еще вчера казавшийся огромным, неожиданно съежился в маленькую точку, где кроме него самого и любимой ничего более не существовало. Все остальное — войны, империи, революции и рынки, попросту не имело значения. «Украду, на хрен, как пить дать украду! Увезу, и плевать на всех!».

— Могу я видеть молодую барышню? — спросил он у величественного, преисполненного собственной значимостью дворецкого.

Через открытые створки тяжелой двери сочился высокомерный холодный взгляд. Снисходительно поджатые губы неохотно процедили:

— Они почивать изволят. Не принимают—с.

— Ты бы доложился голубчик, — добавил угрозы в голосе Денис. — Передай: господин Черников видеть желают.

— Сию минуту—с, — неожиданно сменил тон лакей, церемонно склонив голову. — Извольте, ваше высокородие, обождать в диванной.

Войдя в обширный, отделанный неаполитанским мрамором и хрустальными подсвечниками вестибюль, Денис почувствовал, что его начинает бить озноб. Присев на уютный диванчик, закрыл глаза: вместе с ознобом пришла и дремота. Сказывалась бессонная ночь.

Проваливаясь в непонятное состояние между сном и явью, почувствовал осторожные ласковые поглаживания по щеке. С трудом приподнял тяжелые веки, и губы сами расползлись в глупой, счастливой улыбке:

— Юлька!..

***

— Ты бессердечный! И…и еще…ты злой!

Девушка, уткнувшись в грудь, тихонько всхлипывала. Денис прижал ее к себе и осторожно перебирал пряди густых черных волос.

— Это я бессердечный? Я, как ненормальный, бросаю все дела, места себе не нахожу… И я же еще и бессердечный? Ты же с ума меня чуть было не свела!

Нежный запах фиалок дурманил голову, подавляя последние остатки праведного гнева.

— Правда?!

Взгляд распахнутых черных глаз был таким трогательным и беззащитным, что Денис в который, уже несчетный раз, начинал нежно собирать слезинки с лица любимой. На потрескавшихся губах оставался солоноватый, восхитительный вкус.

— Я глупая, да?

Дрожащие пальцы ласково теребили мочку уха, изредка вонзаясь в нее острыми коготками.

— Нет, ты — прекрасная! Это я — законченный кретин!

— Скажи мне еще раз.

Он потянулся к ждущим, приоткрытым губам и трепетно коснулся их, затаив дыхание.

— Я люблю тебя!

— Ну почему ты раньше мне это не говорил?! Хотя бы в телеграммах?!

Безысходность снова взметнулась щемящей болью.

— Так, ты, в самом деле, выходишь замуж?!

— Да!

Сердце глухо ударило погребальным колоколом, а горячая кровь прилила к голове.

— И за кого?

Голос сорвался в предательской дрожи, хрипло прошептав последний вопрос.

— За тебя, дурачок, за тебя! — Нежные пальцы отпустили мочку и ласково принялись за шею. — За кого же еще?!

***

Вечером Черников был представлен Павлу Михайловичу. Первое впечатление родной дядя Юлии оставлял весьма приятное: умные проницательные глаза, доброжелательная улыбка и по—свойски домашнее, без холодных церемониальных изысков, обращение.

Уже достаточно преклонный возраст не был заметен в ладной, крепко скроенной фигуре известного и уважаемого московского купца. Промышленность, культура, искусство, наука, изучение географических ресурсов, строительство церквей, бесплатных столовых, больниц, школ — это далеко не полный перечень дел торговой династии. «Некрепко то, что неправдой взято. Не удержишь, да и души своей не соблюдешь». Под этим девизом закладывались устои рода Рябушинских…

— Заждались мы вас, молодой человек, заждались, — с мягким намеком на давнишнее приглашение, сказал хозяин дома.

В первый раз, переезжая из Уфы в Петербург, Денис пробыл в будущей столице всего полдня, естественно, что приглашением на ужин воспользоваться не удалось.

«Пробки проклятые» — чуть было не вырвалось привычное оправдание и пришлось, прикусив язык, молча развести руками.

— Ну, ничего, — видя смущение юноши, приободрил Павел Михайлович. — Лучше поздно, чем никогда. Предлагаю пройти в столовую, за ужином и побеседуем.