Спекулятивный реализм: введение

ограниченность спекулятивного реализма, проявившуюся в том факте, что он немедленно раскололся на четыре направления, составляющие своего рода греймасовский семиотический квадрат: «спекулятивный материализм» Мейясу, «объектно-ориентированная философия» Хармана, неовитализм Гранта и радикальный нигилизм Брассье. Эти четыре позиции размечаются двумя осями: божественное/ секулярное и научное/метафизическое[683].

Внимание Жижека желанно для любого автора, но уже в одном этом пассаже есть три проблемы. Во-первых, неясно, почему разделение группы на четыре отдельные позиции должно считаться «ограниченностью», особенно учитывая, что различия между нами были еще до голдсмитского воркшопа. На мой взгляд, разнообразие позиций всегда было самой большой силой спекулятивного реализма, и это главная причина, по которой я скучаю по тем дням, когда группа еще существовала как место дружеских дискуссий. Во-вторых, эти четыре направления не составляют «греймасовский семиотический квадрат». Четырехчастная структура, которую анализировал Альгирдас Греймас, одна из многих таких структур в истории мысли, и подчеркнуто антиреалистическое поле семиотики уж точно не та рамка, через которую стоит понимать четыре отчетливо реалистических философии.

Это подводит нас к третьей и самой большой проблеме в процитированном пассаже. Жижек прав, предполагая, что четырехчастные структуры в философии обычно получаются в результате пересечения двух отдельных осей или дуализмов. К сожалению, правильно он понял только одну из осей: «Четыре позиции [спекулятивного реализма] размечаются двумя осями: божественное/секулярное и научное/метафизическое». Вторая ось не только верна, но и очевидна каждому уже после поверхностного ознакомления с текстами спекулятивных реалистов. Жижек точно отмечает, что «Мейясу и Брассье и защищают научный взгляд на реальность как радикально контингентную и познаваемую средствами формализованной науки […], в то время как Харман и Грант отстаивают не научный, а метафизический подход»[684]. На самом деле, Мейясу ставит математику выше естественных наук, и я бы не сказал, что Брассье увлекается контингентностью настолько же, насколько она занимает мысли Мейясу. Но если оставить это в стороне, то очевидно, что Брассье и Мейясу это спекулятивные реалисты, считающие математику и/или естественные науки привилегированными дискурсами о природе реальности. Грант тоже много чего может сказать о науке, хотя его рассуждения и будут оставлять впечатление шеллингианского «безумного ученого»; что касается современной науки, то Грант тяготеет к такому течению, как теория аутопоэзиса Матураны-Варелы, а подобные вещи Брассье как яростный сциентист склонен не раздумывая отбрасывать. Некоторые приверженцы Гранта возражают, мол, его философия совместима с «натурализмом», но мы уже видели, что это натурализм, укорененный в спекулятивной метафизике идеи, а не в элиминативистской и умерщвляющей все науке, которую так сильно обожает Брассье.

Жижек ошибается со второй осью спекулятивного реализма, обозначая ее как божественное/секулярное. Она несостоятельна, потому это бессмысленная натяжка: из всей четверки о божественном говорит только Мейясу. Чтобы найти второго представителя совершенно воображаемой «божественной» оси, Жижеку пришлось неверно истолковать ООО: «Харман [предпочитает] откровенно религиозный (или, по меньшей мере, спиритуалистический) панпсихизм»[685]. До сих пор в текстах ООО не было ничего религиозного и уж точно ничего «откровенно» религиозного, что бы это ни значило. Кроме того, ООО совместима с панпсихизмом не больше, чем философия Гранта. Мы уже видели, что ООО не панпсихистская философия, она предлагает единую теорию объектов на уровне, который предшествует любому разделению на ментальные и нементальные области.