Спекулятивный реализм: введение

Это хороший момент, чтобы обратиться к предложенной Грантом интерпретации Аристотеля, которую можно назвать весьма неблагожелательной. Помимо прочих проблем – «вред, нанесенный платоновской физике ее некорректным анализом в “Метафизике” Аристотеля не поддается оценке»[317]. Есть старая и, на первый взгляд, хорошо понятая платоновская тема «причастности» материального сущего формам, Грант переинтерпретирует ее и оборачивает против доминирующего аристотелевского подхода к теории Платона: «Аристотель считает непростую проблему “причастности” Идей природе всего лишь продолжением старой пифагорейской проблемы “имитации” чисел чувственными вещами, а вовсе не проблемой физики Идеи»[318]. Грант даже считает, что Аристотель связывает Платона не с той группой досократиков, которых он, как известно, в «Метафизике» четко разделяет на тех, кто считает, что мир состоит из одного или нескольких изначальных элементов (вода, воздух, воздух/земля/огонь/вода или атомы), и тех, кто уверен, что эти элементы слишком конкретны и вместо них следует обратиться к неделимому и безграничному апейрону, который представляет собой неструктурированную или едва структурированную шарообразную массу. Если Аристотель связывает Платона с теоретиками апейрона, то Грант связывает его с атомистами, ввиду строго физически-причинно-природной функции, приписываемой им идеям.

Учение самого Аристотеля Грант интерпретирует так же неортодоксально. Все начинается с подозрения по поводу того, как Аристотель категоризирует только что упомянутые два вида досократиков: «Аристотель словно бы видит только две альтернативы не только для платоновской физики, но и для физики в целом: будет ли это одно разворачивающееся во все сущее тело/ субстрат, или же множественность всепроникающих тел, физика в любом случае останется только наукой о теле»[319]. Мы видели, что, с точки зрения Гранта, Аристотель и Кант одинаково виноваты в развитии философии, ориентированной на отдельные тела: «иными словами, соматизм, [который был] узаконен для современников Шеллинга кантовским механистическим ограничением естествознания “только доктриной тела”, попросту повторяет аристотелевское отделение “первой философии” (науки о бытии как таковом) от “физики или второй философии”»[320]. Даже если Аристотеля и Канта в каком-то смысле можно назвать «соматистами», вовсе не так очевидно, что они соматисты в одном и том же смысле. В случае Аристотеля «соматизм» может указывать на его теорию конкретных индивидуальных вещей, которые практически во всех интерпретациях Аристотеля являются реальными сущностями, множественными и существующими независимо за пределами человеческого сознания. В случае же Канта мы, конечно, не можем ничего твердо сказать о природе сущностей во внешнем [сознанию] мире и у нас даже нет права говорить о вещи в себе во множественном числе как о вещах в себе, поскольку для Канта «единичность» и «множественность» это категории рассудка, а не способ описания мира как он есть независимо от нас.