Спекулятивный реализм: введение

Ральфом Инджем и Марией Луизой Гатти[358]. Поскольку оба исследователя «представляют метафизику Плотина как предшественницу субъективных идеализмов Беркли или Фихте, для которых бытие единственной реальности зависит от сознания», должно быть очевидно, что Данэму, Гранту и Уотсону нравится вовсе не эта версия Плотина. Второй вариант – «панлогическое» прочтение, в котором Плотин напоминает Гегеля; в результате это дает идеализм, выглядящий как «объективный» идеализм, нацеленный на преодоление предполагаемого различия между субъектом и объектом[359]. И снова это не тот идеализм, который ищут соавторы «Идеализма». Третий вариант, очевидно одобряемый нашей троицей из Бристоля, это «“натуралистическая” ветвь идеализма, наследниками которой являются Лейбниц, Шеллинг и Бозанкет»[360]. Как подытоживают соавторы, «систематические притязания неоплатонизма охватывают три главных варианта последующего идеализма: субъективный, объективный и натуралистический»[361].

Мы видели, что Данэм, Грант и Уотсон не согласны с «субъективным» прочтением Парменида и Плотина, хотя не согласны они и с тезисом исследователя Майлса Бернита, что «;невозможно даже представить себе идеализм до Декарта, поскольку идеализм требует субъективного эпистемологического сдвига, который Декарт совершает посредством преувеличенного скептицизма: в этом сдвиге задействованы средства, недоступные даже античным греческим скептикам».[362] Грант и его соавторы, по всей видимости, склоняются к противоположному тезису Даррена Гиббса, сформулированному в смелой контрфактической манере: субъективный идеализм мог бы появиться уже во времена Плотина, если бы для его создания тогда была подходящая философская мотивация[363]. Они развивают тезис Гиббса, утверждая, что «в философии Декарта важен не только субъективистский ход, сделавший возможной феноменалистскую позицию, но и то, что он ввел мотивацию для защиты такого взгляда, разработав полноценную механистическую теорию протяженного мира, стремившуюся объяснить каждый аспект физической природы»[364]. Далее соавторы «Идеализма» добавляют, что из-за двух субстанций Декарта – res externa не может объяснить сознание, a res cogitans в принципе может объяснить физическую протяженность – равновесие нарушилось в пользу идеализма, и этот перекос впоследствии был развит Лейбницем и Беркли. Отметим, что это несколько странно, ведь их аргумент предполагает, что Декарт проложил путь для феноменалистского идеализма, в то время как сами они хотят сгладить этот элемент в философии Лейбница и даже Беркли. Однако интересно в аргументе Данэма, Гранта и Уотсона как раз их стремление исследовать другие возможные траектории в истории философии таким способом, которым исследователи слишком редко пытаются это делать.

Теперь перейдем к их оценке относительных достоинств Канта и Беркли. Здесь нас ждет несколько неожиданное заключение: «Если реальность влияет на познаваемость, то общей мишенью [про-реалистических] критик Мура, Бозанкета и Бернита должен быть Кант, а не Беркли»[365]. Это высказывание привлекает внимание, потому что заметно отличается от обычных оценок двух этих мыслителей. Если Беркли – классический идеалист из-за своего известного утверждения, что быть значит быть воспринимаемым, то Кант настаивает на существовании вещи в себе за границами любого восприятия; на первых страницах своих «Гфолегомен» Кант даже с негодованием отвергает возможное сходство в этом важном онтологическом моменте между собой и Беркли[366]. Тем не менее, Данэм, Грант и Уотсон заключают, что Кант является более подходящей мишенью для критики, ошибочно направленной на Беркли. На основании чего они делают такое заключение? Как мы уже видели, их первый шаг – отказаться от распространенного взгляда на Беркли как феноменалистского идеалиста, разделяемого не только большинством современных читателей, но и важными философами из прошлого: «Не только [Д.Э.] Мур считал Беркли иллюзионистом: Кант выдвигает сходные обвинения в первой “Критике”. Тем не менее, оба философа ошибаются и упускают важность сенсорного реализма Беркли»[367]. По мнению соавторов «Идеализма», Мур считает Беркли идеалистом только потому, что думает, что его философия мотивирована скептицизмом. Он даже выдвигает аргумент, мол, если Беркли скептичен по отношению к материи, то вынужден занять скептическую позицию и по отношению к сознанию, что, в свою очередь, ведет его к «отрицанию всякой реальности»[368]. Данэм, Грант и Уотсон утверждают, что этот печальный вывод далек от настоящей позиции Беркли, так как «в сущности, он – ориентирующийся на чувство здравого смысла реалист, который следует за этим чувством здравого смысла до конца. Если мы должны доверять своим восприятия, то почему следует доверять этим чувствам только частично?»[369].