Спекулятивный реализм: введение

Но не только ООО одновременно очень близка и очень далека от теории аутопоэзиса: это справедливо и для философии Гранта. Вспомним его двойственное отношение к вещи в себе. В одном отношении Грант приветствует попытку Шеллинга вырваться за границы человеческой конечности и дать нам реальность такой, какая она на самом деле есть; в другом – он скептически настроен к претензиям натуралистов достичь в-себе напрямую, поскольку любая мысль о природе сама является продуктом природы и потому кардинально отличается от того, что надеется познать. Эта двойственность хорошо помогает Данэму, Гранту и Уотсону, поскольку то же самое двойное смешение имманентного и трансценденции с самого начала лежит в сердце теории аутопоэзиса. Так, в одном отношении, Матурана и Варела все время говорят о гомеостазе и замыкании – о том, что живая клетка никогда не способна выйти за собственные пределы. Как говорят соавторы «Идеализма», «долгое время принципом кибернетической теории была идея, что [аутопоэтические] машины воспроизводят себя и поддерживают постоянство определенных аспектов себя при помощи механизма обратной связи. Такая обратная связь производит гомеостатические эффекты. Аутопоэтические живые единицы – масса таких цепей обратной связи»[374]. В противоположность радикальным реляционным философиям вроде философий Уайтхеда или Латура, акцент аутопоэтической теории на гомеостазе означает, что она ограничивает воздействие среды на отдельно взятую клетку: «организмы обычно не исчезают и не распадаются вследствие своих актов познания»[375]. Однако, несмотря на все это, невозможно прочесть Матурану и Варелу как откровенных кантианцев, как если бы их клетки были ограниченны своей внутренней конечностью и одновременно неспособны достичь Великого Внешнего. Данэм, Грант и Уотсон ясно понимают это: «Подобно Гегелю и в отличие от

Канта, Матурана и Варела убеждены в способности человеческого разума в принципе схватить аутопоэтическую реальность жизни»[376]. Более того, они «высмеивают предположение, что жизнь непроницаема для разума». Красота [жизни], по их мнению, вовсе не является недоступной[377]. В интерпретации соавторов «Идеализма» Матурана и Варела оказываются похожи на Беркли: «в познании нет репрезентации. Ни человек, ни какой бы то ни было другой организм не выделяет информацию из предданного мира и не “репрезентирует” ее себе […] Познание [не слепок с] мира; напротив, (как и для Беркли, Канта, Гегеля и Уайтхеда, но немного иначе) познание “порождает мир”»[378]. Из этого должно быть понятно, почему Матурана и Варела считаются «идеалистами» в смысле Данэма, Гранта и Уотсона. И все же следствия, вытекающие из теории аутопоэзиса, почему-то тревожат соавторов «Идеализма» больше, чем следствия философии Беркли. Если последнего эксцентрично прославляли как ориентирующегося на чувство здравого смысла реалиста, который стремится лишь последовательно доверять нашим чувствам, то в случае Матураны и Варелы тон предостерегающий. С одной стороны, хорошо, что «в своей теории аутопоэзиса и познания они дают превосходный пример возможностей идеализма в науке»[379]. Это не вызывает вопросов. Но с другой стороны, также несомненно, что «они придают слишком большое значение организационному замыканию и полному определению структурной модуляции организацией. Это приводит в лучшем случае к кантианскому или феноменологическому конструктивизму, а в худшем – к полному нигилистическому солипсизму»[380]. Данэм, Грант и Уотсон завершают свой разбор аутопоэзиса сильным объяснением обсуждаемой проблемы: «среда не может просто быть “триггером” структурных модуляций. От среды к аутопоэтической единице должна перейти какая-то форма»[381]. Формулируя иначе, хотя вещь в себе непосредственно непознаваема, она все равно должна быть как-то познаваема, и вовсе не просто как внешний каузальный фактор, неспособный проникнуть в замкнутый внутренний мир клетки.