Спелый дождь

Кто-то движется знаменьем века

По дождливым бульварам

Один

Среди многих живых.

А навстречу -

7

Вечерний туман,

Неурядицы и недостатки.

Немигающе

Смотрят на нас

Фары бегущих машин.

Разве кто-то поймет,

Что капают жизни остатки,

В вечность капают тихо

Из треснувшей чьей-то души?

Вытекают пейзажи,

Мосты, переулки, соборы,

Вытекают глаза

И улыбки, накопленные за года...

Вплоть до детства,

До черного неба над стонущим бором -

Всё уходит, чтоб больше

Не думать о нём, не гадать.

Словно тени теней,

Проплывают в толпе многоликой

Непонятные судьбы,

Которые не повернуть.

В тишине, в тишине,

В тишине умирает великий,

Чтобы смертью своей

У столетий отнять тишину.

* * *

Передо мною -

В сизых лозах пень...

А за полоской лоз - как море - озимь.

И так мне радостно,

Что хочется запеть,

Но вместо песен

Выступают слезы.

Вот, торопясь,

Бежит куда-то жук.

Ага, он в дом,

И не стучится в двери.

А я гляжу на всё, гляжу, гляжу,

И в горле сохнет,

И глазам не верю.

Я болен, околдован, глухо пьян?

О нет! Даю разгадку тайне:

Передо мною - родина моя

Вновь рождена

За столько лет скитаний.

* * *

...Ругай меня, люби меня,

Превозноси,

Низвергни в бездну,

Пока я искоркой огня

8

В безбрежьи мира не исчезну.

Пока судьба моя - не «были»...

И сердце бьёт еще рывками.

И музыка души - не пыль,

Спластавшаяся в мёртвый камень.

* * *

Своим,

Земным,

Живым поющим братьям

Я улыбнусь

Незрячей болью слёз...

* * *

Не заблудился я,

Но все же поаукай.

Я не замерз,

Но не гаси огня.

Я не ослеп,

Но протяни мне руку.

Я не ослаб,

Но пожалей меня.

* * *

Вода, вода...

Гляжу в тебя,

Гляжу до головокруженья,

И забываю счёт годам

От сопричастности к движенью.

Как будто я тебе сродни,

Но до поры очеловечен.

Как будто бы я сам родник,

Из этой вечности возник,

По ней иду,

И путь мой вечен.

* * *

Родные плачущие вербы!

Глухое дальнее село!

Я б не любил тебя, наверно,

Так обречённо,

Так светло,

Когда б над каждым

Чёрным злаком

Не убивался сердцем я,

Когда бы сам с тобой не плакал,

Отчизна светлая моя!

9

ЖУРАВУШКА

Конец семидесятых - пожалуй, самый тяжё-

лый период в мирной жизни. Иллюзии о душев-

ном равновесии на свободе рассеялись. Средства

на жизнь давала работа слесарем-сантехником

(кстати, Михаил был хорошим слесарем), но на

одном месте подолгу не задерживался. Контакт

с коллективом всегда превращался в пьянку с

просаживанием и без того нищенской зарпла-

ты. Стремился найти местечко в котельной с

круглосуточными и ночными дежурствами.

Впрочем, случайные «друзья» и богема быстро

обнаруживали эти «уютные местечки»...

На сайте «Стихи.Ру.» Михаила Николае-

вича иногда называли профессиональным

поэтом. Если иметь в виду Союз писателей

СССР, затем - России, - да, он был принят в

него в 60 лет. Но средств к существованию

эта профессия не давала никогда. Гонорары за сборники стихов по-

лучал трижды: первый мы проели, на второй купили сыну виолон-

чель, в третий раз деньги пропали «благодаря» гайдаровской реформе.

...Стихи не печатали, полагаю, по нескольким причинам.

Одна из них - непроходная тематика. В то время у всех на слуху был

Владимир Высоцкий, люди ходили с гитарами. Миша тоже пел под се-

миструнную гитару (природная украинская музыкальность), но своё:

Не кипит, не бьётся в берега

Чёрная река судьбы зловещая.

От кого мне было так завещано -

За одну две жизни прошагать?

Белый пар скользит по валунам,

Как дыханье трудное, неровное.

Памяти моей лицо бескровное -

На лету замёрзшая волна.

И с тех пор за криками пурги

Слышу, если вслушиваюсь пристально,

Лай собачий и глухие выстрелы,

И хрипящий шёпот: «Помоги!..»

(Последние две строки он выговаривал с напором, подчеркивая каждое

слово, а «Помоги!..» - глухо, с угасанием, потом - долгая пауза.)

Богема слушала, опрокидывала стаканы:

- Миша, это хорошо, но ведь это - тюрьма.

В Перми уже определились свои кумиры, своя поэтическая школа. Ми-

хаил писал в другой манере. Он был «не свой». К тому же его боялись: вче-

рашний «уголовник», непредсказуемый и непонятный.

Была и внутренняя, достаточно глубокая причина. Когда муж уехал

в Вологду, я стала разбирать рукописи и поняла, что цельную книгу по

требованиям того времени делать не из чего. Тюремное - нельзя. Новое...

почти все требует доработки. Я сложила рукописи в бумажные мешки и

перевезла в Вологду. В новой двухкомнатной «хрущёвке-пенале» хранить

10

их было негде, пришлось отнести в подвал. Однажды нашу сарайку раз-

грабили, мешки разворотили, листы разлетелись по подвалу...

Кое-что помню наизусть. Было длинное стихотворение... полностью его

не восстановить. Но вот эти строчки, смеясь, мы повторяли очень часто:

А котята: «Мяу!»

А котята: «Мяса!»

Кончен, кончен мясоед

Для кошачьих классов.

Нынче крысы ходят -

Шасть, шасть, шасть!

Нынче крысы в моде,

Нынче крысам всласть...

Это был период дефицита. Наш трёхлетний сын очень любил мясо, а

его не было. Я говорила, что посажу Петю на ступеньки у обкома партии,

научу кричать погромче «Мя-са!», а сама спрячусь рядышком в кустах.

Ещё была песня в народном стиле, мы мечтали, чтобы её исполнила

Людмила Зыкина. Песня мне очень нравилась, но мы потеряли текст. Я