Он расхохотался.
– Ты, наверно, имел в виду Бордуок. Отношения к игре «Жизнь» он не имеет, но да ладно.
В то же мгновение на сцену поднялись несколько парней и уселись на табуреты рядом со своими инструментами. Общаться стало невозможно. Все свое внимание Эндрю переключил на них. Ну, почти все. Он немного развернул стул и теперь сидел к ним лицом, а его рука лежала на моем бедре. Судя по виду, он был счастлив и заинтригован.
Выступала группа потрясающе. Звучали знакомые Эндрю композиции. Казалось, он по–настоящему впечатлился. Вряд ли меня можно посчитать экспертом, но я наклонился к нему и зашептал:
– Ты сыграешь гораздо лучше.
Эндрю хмыкнул.
– Пожалуй, нет.
Я откинулся на спинку сиденья.
– Пожалуй, да.
Он покачал головой, полностью отвергая мои слова.
– Думаю, ты субъективен.
– Думаю, ты сексуален.
Он рассмеялся, теплое дыхание защекотало мою шею, и я уже было собрался отодвинуться и поцеловать его, как вдруг музыка остановилась. Объявили небольшой перерыв. Помещение заполнилось болтовней, а фоном заиграла музыкальная запись, не шедшая в сравнение с тем, что мы только что слушали.
– Тебе стоит сыграть на фортепиано, пока идет перерыв, – предложил я.
– Что? – встревожился он. – Да ну!
– Ну, да. Преподай людям урок музыки.
Он покачал головой.
– Нельзя играть на чужом инструменте, Спэнсер.
– Это какой–то смертный грех?
– Безусловно.
– А если сначала все–таки спросить? – Я осмотрелся вокруг в поиске игравшего на фортепиано парня, но так его и не увидел.
Эндрю схватил меня за руку.
– Нет–нет. Даже не думай. – Он глянул на часы. – Пошли, пора домой. Утром на работу.
– Впереди еще сет, – глядя на сцену, попытался я его образумить, но Эндрю уже поднялся.
И взял подаренные мной книги.
– Ничего, если мы уйдем раньше? Вечер прекрасный, но уже почти одиннадцать.
– Конечно, – отозвался я, тоже поднимаясь. – Я не хотел тебя пугать. Без твоего разрешения я бы не стал спрашивать.
Он натянуто улыбнулся.
– Не в том дело…
Бросалось в глаза, что было все совершенно иначе.
– Нам лучше доставить тебя домой до полуночи.
– Я не превращусь в тыкву, – пробормотал он.
– Какая жалость. Люблю поесть тыковки.
Он снова засмеялся. На этот раз от души.
Мы поймали такси и забрались на заднее сиденье. Эндрю назвал свой адрес, сел почти вплотную ко мне и взял за руку.
– Самый классный вечер в моей жизни, – признался он. Его явно не беспокоило, что таксист мог нас слышать. – Но я подумал, что нам потребуется время, чтоб сначала добраться до дома, а потом лечь спать… – Он покраснел.
М–м–м, внутри потеплело от одного только намека на нечто непристойное.
– Мне стоит знать о каких–то конкретных планах?
– Мы могли бы сымпровизировать, – ответил он.
– Импровизировать я люблю.
Он вздохнул и приник ко мне. Пробок на дорогах не наблюдалось, впереди нас ждала пятнадцатиминутная поездка. Я не осуждал его, что он чувствовал себя вполне комфортно. Я обвил его руками за плечи, а он довольно вздохнул.
– Могу я задать вопрос?
– Разумеется, – отозвался я, надеясь, что вопрос будет с подтекстом. Ментальная прелюдия всегда забавляла. – Но пока ты не спросил: нет, обнаженным в «Твистер» я не играл никогда.
Он фыркнул.
– Мой вопрос не о том.
– Жаль.
– А о твоей семье.
Я потрясенно моргнул. Неожиданная смена темы.
Он сел прямо.
– Нет, ничего, прости. Не стоило ничего говорить.
Я не мог сообразить, что ему хотелось выяснить. С нашего первого совместного дня я о них не упоминал. А точнее после моего срыва, когда я решил, что Эндрю вернулся к бывшему. Да я даже не думал о них с тех пор. Был слишком поглощен Эндрю. И слишком счастлив.
– Все нормально. – Я громко сглотнул. – Спрашивай.
– Нет, глупость. Не надо было о них вспоминать.
– Ты уже вспомнил. Так что спрашивай.
Он нахмурил лоб, и уголки губ опустились.
– Вопрос больше о судьбе и участи. Ты говорил, что веришь, будто все происходит по определенной причине… – Он пожал плечами. – Просто забудь. Извини.
– Раз я верю в наличие конкретных причин, что тогда может означать отказ от меня моей семьи?
Он нахмурился и отстранился, создавая тем самым расстояние между нами.
– Прости.
– Эндрю, прекрати извиняться.
Он покачал головой.
– Ты же знаешь, я так делаю. Разрушаю все. Оскорбляю людей своими словами, и все разрушаю.
– Ничего ты не разрушил.
Он закатил глаза, и было не совсем ясно: жест нацелен на меня или на него самого? Он точно на себя злился. Стиснув челюсти, уставился в окно, словно не мог вынести моего присутствия. И будто по щелчку от меня закрылся. Понятное дело, в отношениях я был новичком, во всей этой схеме ни черта не смыслил, да и от природы был склонен защищаться. Но его реакция на самого себя полностью сбивала меня с толку. Каким образом мы перешли от лучше вечера в нашей жизни к молчаливой пустоте?
– Эндрю, посмотри на меня.
Он посмотрел и ждал продолжения моей речи.
– Заданным вопросом ты ничего не разрушил.
– Он был бестактным. Мне стоило думать лучше.