Спэнсер Коэн (ЛП)

– Для меня – да, пожалуйста. – Я махнул рукой на Эндрю, изумленно смотревшего

на меня. – И латте с двухпроцентным молоком, без сахара и сиропа. Спасибо. – Я сделал

для него заказ ровно так, как ему нравилось.

Зинеб оставила нас и выкрикнула что–то по–арабски своему мужу. Боже, я обожал

это место.

– Ты запомнил? – спросил Эндрю. – Какой кофе я пью.

– Конечно, – ответил я. Будто для него никто и никогда не делал таких простых

вещей. – Моя работа – помнить о тебе все.

– Да, безусловно, – сказал он, неожиданно обнаружив что–то интересное в меню.

– Что напоминает мне, – добавил я. – О любимой песне.

– Понимаешь, не так–то все легко.

– Нет, легко.

– Тогда какую песню ты любишь больше всех остальных?

– Кавер Джеффа Бакли «Аллилуйя».

Он моргнул.

– Так просто?

– Так просто.

– Хорошая песня.

– Песня прекрасная, – поправил я. – Не пойми неправильно, мне нравится версия

Леонардо Коэна. Но версия Джеффа Бакли… ну… прекрасна.

– Прекрасна? Довольно громкое заявление. – Он помрачнел. – Прекрасная песня?

Как ты определяешь прекрасную песню?

Я поймал себя на том, что улыбался ему.

– Не выворачивай ее наизнанку, вот как. Отбрось весь технический шлак:

параметры, аккорды и прочую лабуду. Исходи из ощущений. Что ты чувствуешь здесь. –

Я прижал руку с груди. – Эта песня остановит меня, где бы я ни был.

Он рассматривал меня с намеком на улыбку, но в глазах мелькнуло понимание и

невысказанное согласие.

– Что ж, если ты определяешь прекрасную песню именно так, то я бы назвал

«Лунную сонату» Бетховена. – Он тяжело сглотнул и пожал плечами, как бы извиняясь. –

Она не крутая или что–то типа того, но это красивая песня. Хотя формально это даже не

песня, а музыкальная композиция.

– Формальности в сторону, не извиняйся, – сказал я. – Никогда. Если тебе нравится, признай. Повторяй за мной… – Он в ожидании уставился на меня. И я произнес: – Моя

любимая песня – музыкальная композиция Бетховена «Лунная соната», потому что она

охренеть какая классная.

Он зашелся в хохоте и огляделся вокруг убедиться, не слышит ли кто мои

ругательства.

– Говори, – надавил я на него.

Он прокашлялся и тихо залепетал:

– Моя любимая песня – музыкальная композиция Бетховена «Лунная соната», потому что она… охренеть какая классная.

Я хмыкнул.

– Видишь? Разве не стало лучше?

Он усмехнулся как раз в тот момент, когда Зинеб принесла наши напитки и с

надеждой посмотрела на меня.

– Ну? – сказала она. – И кто твой друг?

Эндрю остолбенел, глядя на нее, а я представил их друг другу.

– Это Эндрю. Эндрю, это Зинеб, творец самого вкусного зеленого чая во всем ЛА.

Он просияла.

– Ему нравится марокканский зеленый, – обратилась она к Эндрю. – Мало кому он

нравится. Купи ему чай, и ты завоюешь его сердце. – Я фыркнул, а Эндрю почти

проглотил язык. – Еда скоро будет, – добавила она и удалилась, по–видимому, не обратив

внимания на ужас, отразившийся на лице Эндрю.

– Она считает, мы…?

Он кивнул.

– Лучше привыкнуть, – сказал я, разворачивая чашку чая. – Нужно, чтоб публика

думала, что мы встречаемся. Особенно Эли.

Брови Эндрю сошлись на переносице, но он кивнул.

– Да. Наверно.

– Не такой уж я и страшный, – брякнул я, пошутив лишь наполовину.

– Что? Нет! – яростно воскликнул он. – Ты просто… ну, знаешь…

– Нет, не знаю. – Это могло плохо закончиться. Мне практически не хотелось

задавать вопрос. – Это хорошее «ну, знаешь» или плохое «ну, знаешь»?

– Хорошее, – протарахтел он. Шею покрыл слабый румянец. – Просто ты такой…

стильный. – Он поежился от сказанного слова. – А я нет.

– Ну, простите мистер любитель «Заводного апельсина» и «Лунной сонаты», –

парировал я с улыбкой. – Это чертовски круто.

Он покачал головой, полностью игнорируя мои слова.

– Но посмотри, как ты одет.

Я глянул на свою одежду: брюки три четверти песочного цвета, белая рубашка на

пуговицах и синие замшевые «оксфорды».

– Я одет как–то не так? – спросил я. Всем всегда нравился мой стиль. – Хотел еще

нацепить подтяжки, но не стал.

Он покачал головой.

– Все в порядке. И мне бы понравились подтяжки на тебе. Ты выглядишь так,

словно сошел со страниц «Модного Лос–Анджелеса».

Я фыркнул.

– Ты еще и журналами занимаешься? – поинтересовался я. – Мне ты достался из

«Сексуального ботаника», – признался я, а он с недоверием расхохотался. – У меня ты

был на обложке. Не на какой–то там четвертой странице, как я у тебя. О нет, друг мой, у

меня ты на обложке.

Он тихо хихикнул и отпил кофе.

– Окей, я переуступлю тебе обложку.

Я расплылся в улыбке.

– Спасибо!

– Сексуальный ботаник, – мягко повторил он, качая головой. – Ты бредишь.

– Я искренне верю, что ты вписываешься в обе категории, – сказал я, покрутив

чашку. – И, хочется добавить, достаточно неплохо. Мне нравится, как ты одет.

Он снова вспыхнул, порозовели даже кончики ушей.

Я высунул ногу.

– Как бы то ни было, эти ботинки я люблю. Отвалил за них целое состояние.

– Заметно, – проговорил он, любуясь моими «лоферами».

Я протянул руки, чернила покрывали каждый миллиметр моей кожи от закатанных

рукавов рубашки до запястий.

– Тебе нравятся мои татуировки?

Он снова застыл, но прежде чем успел ответить, Зинеб принесла наш заказ.

– Вы поделитесь между собой, мальчики? – спросила она.