Спенсервиль

— Я несколько раз приглашал ее зайти, посидеть со мной и с Гейл, выпить чего-нибудь, — проговорил он, — но она всякий раз отказывалась. Поначалу меня это задевало, но потом я узнал кое-что насчет ее мужа. Он самый настоящий фюрер… тебе это известно? Только малость недоделанный. Я как-то встретил их обоих на благотворительном базаре в Элкс-Лодж. Его проводил местный госпиталь, и Энни была очаровательна, ну, ты знаешь, какой она может быть, а этот ее муж — не муж, а самый настоящий нацист — смотрел на нее так, будто проводил облаву на торговцев наркотиками, а она была главным подозреваемым… понимаешь, что я хочу сказать? Этот неандерталец весь извелся из-за того, что она разговаривала с другими мужчинами — Господи, с женатыми мужчинами, с врачами, юристами, кто еще там был… Ничем другим, кроме разговоров, она там не занималась — он должен был бы радоваться, что его половина приковывает к себе всеобщее внимание… видит Бог, ему больше, чем кому бы то ни было, необходимо хорошее о нем мнение. Так вот, он хватает ее за руку, и они уезжают. Так-то вот. Возможно, я и социалист, и сторонник всеобщего равенства, но я еще и гребаный сноб, и когда я вижу, как хорошо воспитанная, образованная женщина мирится с этим дерьмом… ты куда?

— В ванную.

Кит прошел в ванную и умылся. Он посмотрел на себя в зеркало. Да, ему повезло, гены ему достались что надо, он и сейчас еще не сильно отличается от собственного изображения на фотографиях студенческих лет. А Джеффри, наоборот, с трудом можно узнать. Интересно, подумал Кит, как теперь выглядит Энни? Джеффри, конечно, знает, но расспрашивать его Кит не собирался. Да и какая разница, как она теперь выглядит. Он вернулся на веранду и сел на прежнее место.

— А как ты узнал, что я вернулся?

— Э-э… Гейл от кого-то услышала. Не помню, от кого. — Джеффри снова вернулся к прежней теме. — Она хорошо выглядит.

— Гейл?

— Энни. — Джеффри усмехнулся. — Я бы посоветовал тебе, Кит, попробовать снова к ней подъехать, но ведь этот подлец тебя убьет. — Помолчав немного, он добавил: — Он знает, что ему здорово повезло, и не захочет ее потерять.

— Так, значит, вы осели в Антиохии, в этой обители всех тех, кто разделяет правильные политические взгляды? Да, самое подходящее для вас обоих место.

— Да… можно сказать и так. Мы с Гейл прожили там чудесные годы. Организовывали протесты, забастовки, устраивали пикеты и демонстрации перед городским призывным пунктом, трясли его постоянно. Прекрасные годы.

Кит расхохотался:

— Просто потрясающе. Я себе места не нахожу от страха. А тот, кто должен был меня сменить, совсем перетрухал и теперь не приедет.

Джеффри тоже рассмеялся:

— Такое тогда было время. Жаль, что тебя с нами не было. Господи, мы в те годы выкурили столько травки, что, наверное, ею можно было бы уморить целое стадо слонов. Переспали с половиной студенток и преподавательниц на факультете, мы…

— Ты хочешь сказать, что вы трахались с другими?

— Разумеется. Ты все пропустил, здесь все спали со всеми, прямо как в джунглях.

— Но… слушай, я, конечно, всего лишь деревенский парень… но разве вы все уже не были женаты?

— Н-ну, в определенном смысле. Понимаешь, мы должны были жениться по массе причин: университетские квартиры, дополнительные выплаты семейным и тому подобное. Мы не желали играть ни в какие игры и хотели только откупиться, от всего и от всех, по минимуму — помнишь это выражение? Но мы верили в свободную любовь. Гейл продолжает утверждать, что это именно она придумала лозунг «занимайтесь не войной, а любовью»[18]. Якобы еще в 1964 году. Говорит, что эти слова пришли к ней во сне. Наверное, после того, как она обкурилась.

— Ей надо заявить свои авторские права.

— Пожалуй. Ну, в общем, мы отвергали все представления и ценности буржуазных средних классов, отвернулись от религии, от патриотизма, родителей и все такое. — Он подался вперед, чуть наклонившись в сторону Кита. — В общем-то нас всех обманули; но мы были счастливы, и мы верили. Не все, конечно, но достаточно многие. И мы по-настоящему ненавидели эту войну. Честное слово.

— Да. Мне она тоже не особенно нравилась.

— Брось, Кит. Не ври самому себе.

— Для меня война не была чем-то связанным с политикой. Просто приключение в духе Гекльберри Финна, только с автоматами и пушками.

— Там ведь погибали люди.

— Да, Джеффри, погибали. Я до сих пор по ним скорблю. А ты?

— Я нет. Но я никогда и не хотел, чтобы там кто-то погибал. — Он тронул Кита за рукав. — Знаешь, давай прекратим этот разговор. Теперь все это никого совершенно не волнует.

— Это верно.

Каждый взял еще по банке пива. Они сидели и покачивались в своих креслах. Неужели же, подумал Кит, и через двадцать лет они будут так же вот сидеть, только укрыв ноги одеялами, попивать яблочный сок, говорить о здоровье, вспоминать детство. И неужели же все те годы, что вместятся у них между началом и окончанием жизни, — годы секса, страстей, женщин, политики и борьбы, — все они покроются туманной пеленой и будут почти позабыты. Он хотел надеяться, что этого все же не случится.