Спенсервиль

— А сколько нас, из Спенсервиля, училось в Боулинг-грине? — проговорил Кит. — Я, ты, Энни, этот странный парень, который был старше нас… Джейк, верно?

— Верно. Он потом подался в Калифорнию. И больше я о нем ничего не слышал. Да, еще эта девушка, Барбара Эванс, довольно симпатичная. Она уехала в Нью-Йорк и вышла там замуж за какого-то типа с деньгами. Я ее видел на двадцатилетии нашего выпуска.

— Выпуска из школы или из Боулинг-грина?

— Боулинг-грина. На годовщинах школьных выпусков я не был ни разу. А ты?

— Нет.

— В этом году они собирались совсем недавно. Слушай, если на следующий год ты пойдешь, то и я тоже.

— Договорились.

— А в Боулинг-грине был еще один парень из нашей школы, — продолжал Джеффри. — Джед Пауэлл, на два года младше нас. Помнишь его?

— Конечно. У его родителей была в городе мелочная лавка. Как он там?

— Его во Вьетнаме ранило в голову. Вернулся, несколько лет промучился и умер. Наши родители были в очень хороших отношениях. Мы с Гейл ходили на похороны, раздавали там антивоенную литературу. Зря мы это делали, гнусность это.

— Пожалуй.

— Ты что, впадаешь в меланхолию или уже набрался?

— И то и другое.

— И я тоже, — сказал Джеффри.

Они посидели еще немного, вспоминая о своих семьях, о родственниках, потом поговорили о жизни тут, в Спенсервиле, и в Боулинг-грине. Откуда-то из глубины времен в их памяти всплывали происходившие с ними истории, имена прежних друзей.

На улице между тем темнело, продолжал лить дождь.

— Почти все, кого я знаю, хоть раз да посидели на этой веранде, — проговорил Кит.

— Знаешь, Кит, мы ведь с тобой еще даже не пожилые люди, а у меня уже такое ощущение, словно нас окружают одни привидения.

— Да, я тебя понимаю. Наверное, не стоило нам сюда возвращаться, Джеффри. А почему ты вернулся?

— Не знаю. Жизнь здесь дешевле, чем в Антиохии. А мы несколько стеснены в финансовом отношении. Слишком рьяно отдавались тому, чтобы воспитывать молодых радикалов, и забыли, что надо делать деньги. — Он рассмеялся. — Надо было купить акции какой-нибудь оружейной корпорации.

— По нынешним временам это не очень удачное вложение. Ты сейчас работаешь?

— Занимаюсь репетиторством со старшими школьниками. И Гейл тоже. А еще она — член городского совета, работает там за один доллар в год.

— Серьезно? Как это тут проголосовали за коммунячку?

— Ее соперника застигли в мужском туалете.

— Ну и выбор кандидатов в Спенсервиле, — улыбнулся Кит.

— Да. В ноябре ее срок кончается. Бакстер мою жену терпеть не может.

— Неудивительно.

— Послушай, Кит, будь осторожен с этим типом. Он опасен.

— Я не нарушаю закон.

— Не важно, дружище. Этот тип — ненормальный.

— Ну, тогда надо что-то предпринять.

— Мы пытаемся.

— Пытаетесь?! Не ты ли пытался когда-то свалить аж все правительство Соединенных Штатов?

— Это было проще, — рассмеялся Джеффри. — И это было давно.

Негромко поскрипывали кресла-качалки, в сетки окон бились мотыльки. Кит откупорил две последние банки пива и протянул одну из них Джеффри.

— Не понимаю, почему вы оба ушли с преподавательской работы: и платят хорошо, и никаких хлопот.

— Странное оно какое-то стало… это занятие.

— Чем странное?

— Всем. Гейл преподавала социологию, а я — Маркса, Энгельса и других европейских мужиков, которые уже давным-давно мертвы, во всех смыслах. Сидел, понимаешь ли, в своей башне из слоновой кости и не видел ничего, что происходило в реальном мире. Крах коммунизма застал меня совершенно врасплох.

— Меня тоже. А ведь я зарплату получал за то, чтобы не было никаких неожиданностей.

— Правда? Ты что, был шпионом или кем-то в этом роде?

— Продолжай, я слушаю. Значит, выяснилось, что твои герои оказались на глиняных ногах. А что потом?

Джеффри улыбнулся:

— А потом я не знал, что мне делать: то ли переписывать наново свои лекции, то ли переосмысливать всю свою жизнь.

— Понятно.