Сперанца

…Рассказывая свои истории, Микеле тоже бывал не в ладах с хронологией. Он приписывал своему отцу приключения, которые, если бы действительно имели место, могли относиться, по меньшей мере, к временам его прадеда.

Ребята внимательно слушали. Потом кто-нибудь из них говорил:

— А вы не ошибаетесь, Микеле? — и все прыскали со смеху.

Микеле, изрыгая проклятия, поднимался со своего места, и вся шайка бросалась от него кто куда, отчаянно раскачивая лодку.

— Вира, вира! За сети! — вдруг орал Микеле. — Вира! Ребята!

Это был для команды самый заманчивый и интересный момент.

Ребятам платили, как это обычно делалось у взрослых рыбаков, соответствующей частью улова. Поэтому вытаскивать сети их упрашивать не приходилось. Тетя Марта аккуратно получала две доли за расходы на ремонт лодки и снастей. Только Сперанца ничего не получала. Однако она себя не жалела и первой лезла на мачту, когда надо было ослабить ванты или сменить паруса. Она была ловкой и смелой и ревниво оберегала дядину лодку. Каждый раз, как они возвращались с лова, она осматривала ее корпус и первая замечала места, где нужно было что-то зашпаклевать или просмолить.

Потом она не без гордости говорила тете Марте:

— «Кончетта» содержится лучше всех лодок. Микеле на ней даже спички об дно зажигает.

У Сперанцы вошло в привычку ходить со стариком на рыбный рынок. Она тихо проверяла вес, и Микеле мало-помалу тоже привык видеть возле себя эту молчаливую девочку и стал обращаться к ней за помощью.

— Спере, взгляни-ка! Ты в этом разбираешься лучше меня!

Потом и другие моряки стали частенько подзывать ее, чтобы она проверила их счета. У Сперанцы была математическая жилка, и она редко ошибалась.

— Спере, посмотри-ка, верно здесь подсчитано…

Сперанца, прыгая через мотки веревок и корзины с рыбой, проворно перебегала от одного к другому.

Даже перекупщики, приезжавшие на рынок, привыкли к присутствию девочки.

— Ну, что скажет наш бухгалтер? Сходится счет?

Сперанца, не замечая иронии, серьезно кивала головой. Один только раз ей пришлось вмешаться в переговоры. Перед этим они рыбачили ночью и заплыли в запретную зону. Ночь была «паршивая», как говорил Микеле. Дул мистраль, и лов вышел никудышный. Внезапно они оказались прямо перед огнями минного тральщика.

— Перешли границу! — закричал Микеле. — Поворачивай, ребята, нажимай!

Он взялся за руль, торопя остальных подобрать паруса и переменять галс; в темноте один из ребятишек заплакал.

С тех пор как началась война, морякам приходилось опасаться не только шторма: прибавился страх перейти предписанную границу и оказаться в зоне военных действий.

Как неотступный кошмар, их преследовало опасение наскочить на мину или лишиться лодки, которую в случае запрета могла реквизировать береговая охрана. А между тем, чтобы что-нибудь выловить в этом уголке Адриатики, приходилось не раз нарушать этот запрет.

В ту ночь удалось избежать опасности, но ребята вернулись с окровавленными от снастей руками, исхлестанные градом, провожавшим их до самого берега.

Они пришли домой промерзшие до костей, с плохим уловом.

На следующий день на молу между рыбаками и перекупщиками зашел спор о ценах на рыбу.

— Микеле, брось ее обратно в море! — вдруг закричала Сперанца. — Брось ее в море, Микеле, и пусть поплавают за ней между мин!

Все обернулись к девочке, вспыхнувшей от гнева темным румянцем.

— Что с тобой, Спере?

— Что это нашло на бухгалтера?

К ней подошел один из барышников.

— Сейчас война, девочка. Нельзя назло нам выбрасывать то, чем можно накормить людей.

— А вы дарите, что ли, людям рыбу? Нет! Вы перепродаете ее и цену назначаете, какую хотите, потому что они голодают. Выходит, на жертвы должны идти только мы? Ладно, как хотите, а две доли улова и брошу в море. Не продам — и все тут!

Ее всячески пытались успокоить, но цена на рыбу в тот день повысилась.

С тех пор Сперанца стала не только портовым «бухгалтером», но и «биржевым листком». Никто из моряков не знал в точности, что означает это прозвище, но Микеле попросил тетю Марту оставлять дома девочку, когда он идет продавать рыбу.

— Ну, нет, наоборот. Я сама ее пошлю на рынок. Она умнее вас всех, и у нее одной хватило смелости сказать, что нужно. Пускай ходит. Ничего не добьется, так, по крайней мере, отведет душу в свое удовольствие.

Так во имя удовольствия отвести душу Сперанца продолжала говорить свое слово на рынке.

Потом произошло еще одно событие.

Тетя Марта потребовала долю выручки за Сперанцу.

— Но вы же и так получаете две доли за лодку! Чего же вам еще?

— Что же, по-вашему, Сперанца — часть лодки? Может, она стала веслом или реей? Ну-ка, скажите, Микеле. Остальным-то вы платите? Платите! Так чем она хуже других?

Микеле немного поартачился, но в конце концов честно признал, что девочка работала, как и все, а во многом была даже ловчее и проворнее других.

И Сперанца стала получать свою долю как равноправный член команды.

Так оно и шло до того дня, когда прибыло письмо от стариков.

Оно было адресовано тете Марте и написано незнакомой рукой. Марта сразу передала его Сперанце.

— Прочти мне его, ты быстрее разбираешь.