Сперанца

— Как тут быть? Гроб я смогу сделать, но она в нем не поместится. Как же быть?

Эти слова пробудили у Сперанцы воспоминания о давно минувшем.

«…Как же это ее положат в гроб, когда она помрет?»

Она устало подняла голову.

— Сделайте как можете.

— Постараемся, чтобы вышло получше. Крест на крышке сделать?

— Она такой крест несла всю свою жизнь, что уж этот-то не будет ей в тягость.

— Иди отдыхать, — то и дело повторяла Эмилия. — Минге уже ничего не нужно, да и мы здесь, Пойди приляг, ведь ты нездорова.

— Нет, я себя чувствую хорошо, — упорствовала Сперанца.

Наконец, Эмилия подошла к ней и сказала властным тоном:

— Я давно за тобой смотрю. Ты нездорова.

Сперанца подняла голову, и во взгляде ее вдруг проскользнуло смущение. Эмилия стояла над ней и смотрела на нее со странным выражением лица.

— С того раза, как ты вернулась на рассвете после праздника урожая, ты изменилась. Да, я видела, как ты пришла на рассвете в тот раз: я была в это время под навесом. Я об этом никому не сказала, но с тех пор присматривалась к тебе и все поняла. Ты должна подумать о нем, о ребенке. Потому что ты носишь ребенка, тут и сомневаться нечего.

Сперанца смотрела на нее, широко раскрыв глаза.

Она прекрасно знала, что носит ребенка, и у нее не было на этот счет никаких сомнений, но она думала, что только она одна это и знает. Даже с Таго она не говорила об этом! У него, казалось, больше не было для нее ни минуты времени, и ее признание походило бы на вымогательство. Она готова была скорее умереть, чем принудить Таго к браку во искупление его вины!

И вот Сперанца с ужасом увидела, что Эмилия знает о ее состоянии.

В постель!

Сперанца была больше не в силах отнекиваться. Она дала увести себя в свою каморку и бросилась на топчан.

Укрывая ей ноги одеялом, Эмилия продолжала говорить:

— Мертвым ничего не нужно. Надо думать о живых… Это счастье — иметь ребенка. Что ты думаешь? Если бы только у меня был сын, я была бы сама себе госпожа. Думаешь, я хоть на один день осталась бы прислуживать этому лоботрясу, моему муженьку? Да я его давно послала бы ко всем чертям… Что в них толку, в мужьях, скажи на милость? Вся суть в детях.

Сперанца понимала, чем вызваны эти слова. Эмилия догадалась, в каком она положении, и старалась по-своему помочь ей; испытав крушение любви, по крайней мере сохранить гордость. Только это могло заставить так говорить Эмилию, на самом деле горячо любившую мужа.

Сперанца сочла необходимым защитить Таго от несправедливого осуждения.

— Он не знает… — устало промолвила она.

— О чем он не знает?

— О ребенке… Я ему не хотела говорить. Вы знаете, какой он… Ему могло показаться, что я хочу заставить его жениться на мне, и я решила лучше молчать. Он ничего не заметил. Ему не до меня…

Она уронила голову на подушку и безутешно разрыдалась, как обиженная девочка, какой она в сущности и была.

— С ума сойти! Ну и дурочка… Неужели правда? Ладно, не плачь… Все исправится, не беспокойся… Я сама займусь Таго.

— Ради бога, Эмилия! — чуть не закричав, перебила ее Сперанца. — Выбросьте это из головы! Я бы скорее умерла…

— Небось, не умрешь! Все это глупости. Говорю тебе, что я им займусь. Хоть он и занят по горло, не спорю, но дать имя своему сыну он у меня найдет время, будь я не я.

— Имя? Так все дело в имени? Бросьте, Эмилия… На что оно, собственно говоря?

И в памяти Сперанцы вдруг всплыла вереница имен, по-детски неумело, большими неровными буквами написанных на могильных крестах.

И эти имена, почерпнутые из метрик, путали живых и ставили в тупик мертвых.

Джованни Мори. Но он всегда был Цваном.

Джертруда Банти. Кто догадается, что это Тудо?

Теперь там появится и Доменика Мори. А она была Мингой.

— На что оно, имя?

— Чтобы знать про человека, кто он родом — вот на что! А теперь молчи.

И Эмилия, ринувшись с развернутым одеялом на привставшую было Сперанцу, силком уложила ее в постель.

Раз Эмилия решила вмешаться, никакая сила в мире не могла заставить ее отказаться от своего намерения.

«Бедный Таго!» — напоследок подумала Сперанца и, обессиленная, заснула.

Глава тридцать седьмая

Таго не приехал проститься с Мингой, не было его и на похоронах. Это вызвало негодование у обитателей Красного дома.

Больше всех был раздосадован Надален. Он безоговорочно верил в Таго, но теперь почти раскаивался в этом.

— Чорт возьми! Умерла старшая женщина в доме, а он даже не показался, оставил свою невесту одну при таких обстоятельствах.

— Уж не стал ли он министром!

— Подумаешь, Де-Амбрис! — бормотал старик.

— Он начал уж больно много о себе воображать, этот мальчишка! И потом толком не поймешь, что он затевает: день и ночь колесит по всей округе, бывает в таких местах, что и в голову не придет…

— В деда пошел!.. Все у них сумасшедшие… — заключил Надален, покачивая головой. — Жаль, что вскружил голову девчонке. Хоть бы этот случай, по крайней мере, открыл ей глаза!

Хоронили Мингу под дождем. Над головами людей, растянувшихся по дороге, покачивались зеленые клеенчатые зонтики.