Сперанца

Она ушла одна к дамбам, и никто не решился ее удерживать.

Ферри не умер, но был надолго прикован к больничной койке и не мог сказать, кто на него напал.

Происшествие осталось единичным. Начали поговаривать, что Ферри избили по ошибке, приняв его за кого-то другого.

— Ну да, по ошибке, — бормотал Надален. — Хороша отговорка! Этак удобно калечить людей: извините, ошибся.

С каждым днем Сперанца бледнела все больше и больше. Она извелась в ожидании Таго, который не появлялся вот уже много дней.

Живя в постоянном страхе за жизнь Таго, Сперанца стала под конец довольствоваться малейшими сведениями о нем (кто-то видел его вчера, кто-то сегодня, и она успокаивалась).

Из молодежи только она одна понимала, что избиение Ферри означало угрозу.

«Подумать только, — говорила она себе, — что как раз перед этим я острила насчет болтунов, которые умеют лишь трещать, как стрекозы». Ее мучили угрызения совести.

Элена скоро забыла о печальном происшествии и снова принялась за свои обычные шуточки.

Мингу несколько дней не выпускали из дому, но потом опять предоставили ей бродить, где вздумается. — Разве кто-нибудь тронет такую старуху, — говорили все в один голос.

Потом пошли новые слухи: говорили, что один торговец скотом, находившийся в селении в день нападения на Ферри и теперь снова приехавший туда ради какой-то сделки, вспомнил, что видел в тот день машину, в которой ехало пять человек, и что на краю селения они остановились переговорить о чем-то с кривым, который их, видимо, поджидал. Словно в подтверждение этих слухов, Лоренцо исчез из селения.

Это был реванш Надалена. Целый месяц от него только и было слышно:

— Ну, что я говорил? Бог шельму метит! Говорил я вам это или не говорил?

Потом жизнь вошла в обычную колею, по крайней мере внешне.

Глава тридцать пятая

Минга умерла в начале осени.

День был дождливый, и, вернувшись домой после полудня со своей обычной ношей — хворостом и сухими листьями, она разожгла огонь.

Немного погодя одна женщина, заглянув в дверь кухни, увидела, что старуха, свернувшись клубком, лежит на земле возле очага, уронив голову на камень.

Она тут же подняла на ноги всех обитателей Красного дома. Один парнишка был послан на велосипеде за Сперанцей, работавшей на дальнем поле.

В тот день бригадам несколько раз приходилось прерывать работу из-за непогоды. Когда пришло известие о смерти Минги, женщины стояли возле сарая для инструмента, укрываясь от дождя под застрехами, и устало переговаривались, вглядываясь в обложенное тучами небо.

Сперанца, сидя на пороге сарая, с грустью смотрела на тонкую и частую сетку дождя и слушала, как он шуршит по листве деревьев.

Парнишка примчался во весь дух. Не доставая с седла до педалей, он сидел прямо на раме, извиваясь, как червяк.

— Сперанца, — крикнул он, — иди скорей домой, Минга умерла!

Он так внезапно, с налета выпалил это, что женщины вздрогнули.

Сперанца, подняв голову, на мгновение застыла, потом молча вскочила на ноги. Женщины сразу окружили ее.

— Простите, — сказала она, отстраняя их вежливо, но решительно. — Простите, я хочу идти одна.

И она направилась к дому. Остальные, держась поодаль, кучкой пошли за ней.

Минге было восемьдесят два года, и все же ее смерть всех ошеломляла. С ней уходило из жизни нечто такое, к чему искони все привыкли. Так, проснувшись утром, человек вдруг не нашел бы перед домом старого тополя, от которого ложилась тень на гумно, — такого старого, что никто уже не помнил, как и когда он был посажен.

Сперанца быстро шла по мокрой от дождя дамбе.

— Вот это и случилось, — говорила она себе.

Сколько раз она думала о том, что бабушка умрет. И вот она действительно умерла. Больше не придется Минге, одержимой бог весть какой тоской, бродить, не зная покоя, по всем тропинкам долины, как душа грешника… Больше не нужно будет оставлять дверь открытой и днем и ночью, чтобы она могла входить и выходить в любое время.

От этой мысли о двери, которую отныне можно будет запирать, у Сперанцы сжалось сердце и к горлу подкатил ком.

Она бросилась бежать. Дамба бесконечной лентой развертывалась перед ней, теряясь в легком тумане.

Сперанца невольно пригляделась к широким изгибам и извилинам земляной насыпи, оценила ее высоту и прочность.

Минга видела, как она возникла и росла пядь за пядью с каждой новой тачкой перегноя, и сама насыпала не одну тачку. Минга видела, как ее трамбовали ручными катками, и ей самой приходилось их толкать. По этой дамбе она потом ходила всю жизнь; нужно годы и годы шагать, чтобы столько пройти. Она защищала ее от разливов и паводков, не уставая таскать песок, чтобы заполнить бреши и укрепить насыпь в тех местах, где ей угрожал разбушевавшийся поток.

По ту сторону дамбы… По эту сторону дамбы…

Для Минги не существовало никаких частей света. Для нее мир делился просто: по эту сторону дамбы и по ту сторону дамбы…