Больно, как вспомню. Что ни вспомни, всё больно. Мама моих друзей пригревала. То чаем с пирожными угостит нашу компанию, то напиток градусный, из элитных, за так подгонит, то советом поможет, а то и на ночь остаться разрешит, понимая: мы за делом, не бордель открываем. У Андрюхи родители ещё в Питере жили, сейчас уехали в Германию, квартиру ему тут оставив. Они все, мои мальчики, маму помнят. Хочется выть. Но мы-то уже взрослые. Мы говорим о делах. Я вытираю лицо влажными салфетками. Лиде звоню заранее: выходи. Чем выше солнце, тем больше мне звонят. Нужно подъехать в десять мест разом. Трубка греет ухо. Сестра стоит у многоэтажки, одна, красивая, с сумкой и зонтиком. Раскаяния по-прежнему нет. Случилось то, что должно было случиться. “Держись, бандитка, – пишет Венц в телеге. – Они тебя не съедят”. Лида садится на заднее сиденье. С Лидой они ходили в кино, на концерты, в театр, по выставкам. Общего мало, говорит. Меня он звал в горы, с дальнобойщиками по стране, кататься на лыжах под северным сиянием, в Мурманск, жить в палатках на Байкале, покорять новые тропы где-нибудь на островах. Тянет его к дикости, к подлинному бытию, не окультуренному. Пещерный человек. Робинзон Карузо, сладко поёт, кончая в Пятницу. “Привет”, – говорит Лида сразу обоим. Отвечаю, оборачиваюсь, свернув сообщение. Глаза опухшие, вся в чёрном, воплощённая скорбь. У меня – анестезия. Нам достался бесплатный анестезиолог. Осталось составить график визитов. “Господи, – глядя на меня, хмурится Лида, – сколько можно курить? Ты вообще спала?” “Ну такое, – говорю, – дремала”. Паша косится на меня. Моё неспание – нормально, вроде, все привыкли. Паша косится мне на шею, в изогнутом положении для его взгляда открытую. У Венца тяжёлая рука. У меня тонкая кожа. Отвернуться не успеваю, Лида замечает. Синяки, следы от пальцев, над белым платьем особенно заметные. “Боже мой, – иронично тянет сестра, – надеюсь, Андрей не пострадал?” “Нет, – говорю я, пытаясь успокоить сердце, – друзей не ебут”. Вопросов больше нет. Молчание соткано из вопросительных знаков. Едем.
"Думаешь, блядство поможет?" – пишет Лида в ватсе. Чтобы Паша не слышал. "А тебе?" – отвечаю там же. "У меня с той ночи всё как будто отрубило, – отвечает она, – желания просыпаться нет, а это всё и подавно. – Никогда не называет вещи своими именами. – Не поможет, Жень", – отвечает сама себе. Я молчу. "Божена, не молчи", – пишет Венц в телеге. Я молчу. Тошнота подкатывает. Этот подкатывает, и она туда же. Молчание катится, колёсами по асфальту.
***