Б. часто поминает чёрта. Чаще – только народные названия половых органов и совершённых с ними манипуляций. Не при маме, правда. Она говорит: «Россия напоминает огромную заброшку. Бомжи, алкаши, нарики, психи, никто никого не слышит, никто ничего не знает, все облюбовывают себе уголки, и рядом типчики с металлоискателями, кто что-то нашел, тот вышел из заброшки и продал, и не живет он, может, на ней вовсе, а так, тащит, что плохо лежит. Рядом блюстители порядка колотят подростков за вымышленные нарушения. Нарушения чего – непонятно. Правила безбожно попираются (потому что никто их не знает, слишком много поправок, даже, узнай, не успел бы за нововведениями). И это, прикрываясь римским правом. Многие ждут спасителя, христианского ли, просто ли человека с мозгами. Но спаситель не придет. Такие здания не восстанавливают. Некому этим заниматься. Никто не впряжется. Проще снести». Б. рассуждает о заброшках. Б. расписывала заброшки. Баллончиками, мимо ментов, ночью, с риском на руинах переломать ноги. Спокойно, одна посреди ангара. По-всякому расписывала. Б. сидит на кухне, подтянув под себя ногу, полураздетая, с ней мама, они говорят о мире. Б. сегодня вернулась из скитаний по друзьям и съёмным хатам, моталась в разные города с чемоданчиком, работала. Из последней съёмной, в Москве, ее выставили с вещами на рассвете. Вернулась хозяйка. Увидела мальчиков. Даже разбираться, что за мальчики, не стала. "Снимала без договора? Устный не в счёт, ступай отсюда". И попробуй, объясни, что разврат, скорее, был бы, приведи она девочек. Мама говорит, про заброшку: «Боженька, ну а чего ты хотела? Великая русская тоска не вчера родилась и умрёт не завтра. Сама знаешь. Она сейчас та же, что и была… Ручаюсь, при царе Горохе было то же самое. Только в словах её некому выразить. Цифра вытеснила букву. Мировые корпорации хранят данные о каждом, могут прогнозировать поведение людей и, чего уж там, управлять им. Вот что страшно. А в России ничего не меняется, перемен только сердца требуют, по факту их нет, хоть разбейся. В прошлом веке мы дружно устремились к коллективному разуму, душу свою, разодранную, мечтали залатать. И, провалившись, преуспели (с коллективным разумом): не социализм, но социальные сети. Призвали тирана? Призвали. Одного, другого… Человек всегда получает обратно то, от чего он бежит. А куда бежать – этого мы не знали и не знаем до сих пор. К чему-то лучшему, а к чему именно – неизвестно. Нет курса, никогда не было. – «Пьяный корабль», – вспоминаю я, вслух. Мама кивает. – Поздно курс намечать, – продолжает она. Идеи-то все поумирали. Идеям свойственно умирать во времени, не выживают они здесь. Наш итог – одиночество с гаджетом в руках. Не по стране, по планете. Разбрелись, как мыши». Мама греет руки о кружку чая. Ей холодно, вокруг неё – тёплый халат. Б. говорит, в интернете сознание с бессознательным меняются местами, разум спит, в потёмках одиноко блуждает дух. Про метатекст, про автономность информации. Про заплыв с аквалангом и чёрную дыру. Я перестаю что-либо понимать. Я клюю носом.
