Спецназ Берии. Первый бой

Смотреть на эту картину было очень тяжело. Чувства, переполнявшие в тот момент Ануфриева и его товарищей, как нельзя лучше выразил их собрат по оружию, поэт Семён Гудзенко:

Однополчан узнал я в чёрных трупах.
Глаза родные выжег едкий дым.
И на губах, обветренных и грубых,
Кровь запеклась покровом ледяным.
Мы на краю разбитого селенья
Товарищей погибших погребли.
Последний заступ каменной земли —
И весь отряд рванулся в наступленье.
Испуганно ударил миномёт.
Но разве можно устоять пред нами?!
Нам души жжёт пожара пламя,
Глаза сожжённых нас зовут вперёд.

Погибших похоронили на том же месте, где они приняли последний бой, оказав им все положенные воинские почести. Место захоронения аккуратно застелили хвойными ветвями. На свежевыстроганной доске выжгли пятиконечную звезду и написали фамилии.

– Героев представим к наградам, – сказал у могилы член Военного совета дивизионный комиссар Лобачёв и, указывая в направлении шоссе, вдоль которого ещё недавно располагалось немецкое захоронение, продолжил: – Там было пятнадцать немецких крестов с фамилиями. Мы сровняли с землёй эти могилы и точно установили, что под каждым из этих крестов лежит по десять гитлеровских солдат. Такова истинная цена подвига наших товарищей!

 Эпилог

Дивизионный комиссар Алексей Лобачёв, коренастый и широкоплечий мужчина сорока лет, сидел за столом, курил папиросу за папиросой и напряжённо думал. Перед ним неровной стопкой лежали объяснения всех выживших после боя в Хлудневе. Это были пятеро из отряда Лазнюка, включая самого командира, и несколько человек спецроты, которая во время боя должна была поддержать отряд, но не сделала этого.

Общая картина была ясна. В этой истории трусы соседствовали с героями, малодушие оттеняло подвиг. А подвиг был и коллективный, и персональный. Перед Лобачёвым стояла задача грамотно распорядиться полученной информацией, чтобы проявленный на поле боя героизм омсбоновцев стал примером для подражания другим бойцам Красной армии.

В этом и заключалась его роль как политработника: всеми средствами влиять на повышение боевого духа в войсках. Одним из таких средств была пропаганда героизма. Для достижения результата иногда приходилось приукрашивать события. Цель в данном случае, как принято говорить, оправдывала средства. На кону стояла победа над коварным, злобным, расчётливым и жестоким врагом. Такова была миссия, миссия – победить!

«Начнём с того, что основные силы, не придя на помощь отряду лыжников, не выполнили приказ командования, – размышлял он. – Как такое стало возможным?»

Он вспомнил, что в одном из донесений в качестве недостатков при ведении боевых действий 328-й стрелковой дивизией уже указывалось на склонность отдельных её командиров к выжидательным действиям. «Равнение на соседа» тяготело не только над командирами рот и батальонов, но было замечено и среди командиров полков. Так стоит ли удивляться, что батальон отступил ещё до начала операции?

Теперь что касается спецроты. Кого в неё собрали? Каких-то обозников, писарчуков, тех, кто и оружия-то в руках толком не держал. Можно ли было требовать от них чего-то большего? Вряд ли. Тут в основном вина командования дивизии и полка – подошли к вопросу формально. Вот за это с них стоило бы спросить. Но это позже. Сейчас надо решить, как оправдать действия этих горе-вояк.

Он опёрся головой на руки и закрыл глаза. Поток мыслей сам вывел его к правильному решению.

«Что, к примеру, могло помешать им принять участие в бою? Только вмешательство третьей силы. Что бы это могло быть? Может, неожиданно появившаяся немецкая колонна, проходившая рядом с деревней? Допустим, немцы услышали звуки боя и решили прийти своим на помощь. Вот тут у них на пути и встала пресловутая рота. Да, это вариант. Тогда и смерть командира будет оправданной. Погиб в неравном бою. Пусть родные знают и гордятся».

Лобачёв в такие минуты ощущал себя вершителем людских судеб. Перед ним стояла благая цель, ради достижения которой он был вправе возвеличивать не самые благородные людские поступки. Его оправдывало одно: от этих действий все только выигрывали.

«Дальше, – продолжал он свои раздумья. – Этот Перлин, весь бой просидевший в сарае. Кто он, если не трус и предатель? Но надо ли давать этому ход? Человек получил ранение в шею, пусть по касательной, но факт остаётся фактом. Отдашь его под трибунал, и тень падёт не только на отряд, но и на весь ОМСБОН. Непременно вмешается Судоплатов, будет отстаивать честь бригады. И если не сумеет переломить ситуацию сам, подключит Лаврентия Павловича, а он воспримет нападки на своё детище как личную обиду. И тогда несдобровать никому.