Спецназ Берии. Первый бой

Ему вспоминалось, как ходил в разведку, как после команды Лазнюка по полуметровому снегу подбирались они всем отрядом к занятым фашистами домам, как бросали гранаты, стреляли. Огонь, взрывы, немецкие каски… Потом отход к конюшне, растерзанный гранатой боец, попытка застрелиться и, наконец, спасение командира. Но происходило же ещё много чего!

«Может, просто надо успокоиться, полежать и подумать. – Он надеялся, что в Гульцове ему представится такая возможность. – Лишь бы наши оставались ещё там».

Евгений уже привык к каждодневной резкой смене обстановки, поэтому ни в чём не был уверен до конца.

Прежде чем войти в деревню, Женька понаблюдал за ней издали. Патрульные исправно несли службу. В свете луны были различимы штыки на винтовках.

«Наши!»

Женька смело двинулся к ближайшему дому.

– Стой, кто идёт! – услышал он знакомый голос Осипова.

– Красноармеец Ануфриев!

– Пароль! – Боец взял оружие на изготовку.

– Боря, не знаю я пароля. Я из Хлуднева иду…

– Из Хлуднева… – Борис вгляделся и, различив знакомые черты, воскликнул: – Женёк, ты? А мы тут гадаем: где вы? Что с вами? Вырвались, значит.

– Не совсем. Потом, Боря, потом. Где Кривцова найти?

Осипов указал на дом неподалеку.

Обстучав о ступени валенки, Женька приоткрыл дверь в хату. В свете керосиновой лампы он различил до боли знакомые лица товарищей.

– Женька! Ануфриев! – кинулись к нему ребята. Кто-то обнимал, кто-то одобрительно похлопывал. Встреча была очень тёплой.

Кривцов тоже обнял его как родного. Подскочил Гудзенко:

– Ну, старина! Ну, хорош! Проходи, рассказывай.

Женя воспользовался приглашением Сарика. Но не торопился говорить главное. Сел на лавку. Привалившись к стене, на секунду закинул голову и сомкнул веки. Когда он их открыл снова, на него выжидающе смотрели восемь пар глаз.

– Что с остальными? – за всех спросил Кривцов.

– Нет их больше, – с трудом выдохнул Евгений. – Все погибли. Почти все…

В избе воцарилась тишина. Боевые друзья были ошарашены такой новостью. Никто не мог произнести ни слова.

Тишину снова нарушил Кривцов:

– Знаешь что, садись-ка за стол. Поешь. Отдышись, а потом расскажешь всё по порядку.

Его накормили гречневой кашей из брикетов, напоили чаем. В теле и на душе снова приятно потеплело. Веки постепенно стали наливаться тяжестью. Борясь с навалившейся истомой, он по-военному кратко изложил события прошедшего дня и отправился на печку. До утра его уже никто не беспокоил.

Утром вернулись несколько человек из батальона, принимавшего участие в бою. Остальных, видимо, разбросало по округе. Вернувшихся спрашивать о чём-то было бесполезно. После первого же боестолкновения они отошли к лесу и больше не появлялись. Весь удар принял на себя отряд Лазнюка. Поэтому Женьку то и дело допытывали сослуживцы, что да как там было. Он терпеливо рассказывал, что знал.

А через день появились Борис Перлин и Иван Корольков, что стало неожиданностью и для самого Евгения. Теперь всё внимание с Ануфриева переключилось на них. Они рассказали много того, чего Евгений не мог знать, потому что во время боя находился на другом фланге.

Больше остальных любопытствовал Гудзенко. Слушал и сетовал:

– Эх, меня бы туда! Я бы своим «дегтярём» дал жару этим гадам!

И это была не рисовка. Семён действительно был бесстрашным воином.

Между тем Корольков, который до конца находился с засевшими в конюшне, открыл наконец глаза Ануфриеву на то, что стояло за криками Егорцева, адресованными Папернику.

– Лазарь получил тяжёлое ранение. Тимофеич увидел, что он достал маузер, и пытался его остановить. Но Лазарь сказал: «Я умер честным человеком!» – и выстрелил себе в голову.

– Какой парень! – не сдержался Семён. – Какая воля!

Он всегда восхищался Паперником. Они крепко дружили. Семён, как и все, остро переживал эту утрату, но в то же время он испытывал гордость за поступок друга. Действительно, надо быть очень волевым человеком, чтобы совершить такое.

– А ты что же, Борис? – любопытствовал Гудзенко, обращаясь к Перлину. – Как тебе удалось выжить?

Все обратили внимание, что Борис неохотно вдавался в подробности своего участия в бою. Суть его рассказа сводилась к тому, что, получив ранение в шею, он вынужден был залечь в каком-то сарае. Шея у него на самом деле была перебинтована, но раны никто не видел.

Когда перестрелка стихла, Перлин вышел из сарая и направился к месту недавнего кровопролития. Там среди убитых обнаружил раненого Королькова. Иван был босиком. Впрочем, валенки фрицы поснимали со всех убитых. Кое с кого стянули даже уцелевшие полушубки. Королькова пожалел пожилой немец, не стал добивать, только пробормотал: «Юнге, юнге…»

Ивану соорудили из портянок и обмоток подобие обувки, и они с Перлиным пошли прочь из деревни. Дальнейший рассказ об их похождениях больше походил на выдумку. Хотя на войне чего только не бывает.