Спецназовец. Шальная пуля

Впрочем, до стрельбы дело так и не дошло. Начальник охраны Шапошникова проявил должное уважение к удостоверению полковника ФСБ Томилина и беспрепятственно пропустил его в кабинет Расулова. Здесь Александра Борисовича поджидал еще один сюрприз: Расулов, как выяснилось, принимал гостей, в числе которых был не только сам господин Шапошников, но и два его адвоката, которые, если и проигрывали когда-либо дела в суде, так разве что на заре карьеры, в легендарную эпоху, ныне именуемую лихими девяностыми. Личный адвокат Расулова тоже был тут как тут, а на уютном диванчике в углу кабинета, со стаканом бренди в одной руке и дымящейся сигарой в другой, обнаружился ведущий политический обозреватель одного из федеральных телеканалов.

Очутившись с глазу на глаз с этой сворой, полковник был вынужден уже не столько требовать объяснений, сколько давать их сам. Господа адвокаты изъявили недвусмысленное желание вызвать его в суд и там выпотрошить, приготовить и употребить в пищу на глазах у пораженной публики, а господин политический обозреватель вызвался сделать этот процесс достоянием как можно более широких масс российской и даже мировой общественности. Один лишь Расулов проявил к полковнику снисхождение: улыбаясь печально и покровительственно – дескать, в такое трудное время каждый, кому небезразлична судьба его народа, обязан сотрудничать с властями, даже если от их лица выступает явный баран, – он любезно согласился ответить на все вопросы Александра Борисовича – ответить, понятное дело, тут, на месте, а не в допросной камере следственного изолятора, где ему, уважаемому человеку и законопослушному гражданину, ровным счетом нечего делать. Нечего и говорить, что спустя каких-нибудь двадцать минут полковник Томилин со всей своей ратью несолоно хлебавши отбыл восвояси.

В тот же день, терзаясь дурными присутствиями, он доложил о своих незавидных достижениях руководству в лице генерала Бочкарева. Руководство лаконично ответило: «Ясно», – и с грохотом швырнуло трубку, а уже на следующее утро премьер-министр России выступил с заявлением, что взрыв в Домодедово был актом «анархического терроризма». Записанное полковником предсмертное интервью шахида Евлоева было показано по телевидению; именно после этого сюжета генерал Бочкарев и вызвал Александра Борисовича к себе для исторического разговора.

«Дров ты наломал столько, – сказал его превосходительство, глядя в камин, где плясало, с треском пожирая березовые поленья, рыжее пламя, – что я теперь даже и не знаю, как с тобой поступить. В связи с твоей деятельностью наверху возникло множество вопросов. И, что самое парадоксальное, это вопросы не к тебе, а к людям с большими звездами на погонах. Я вот, лично, никак не пойму: то ли ты дурак и неумеха, то ли такой пройдоха, что тебе палец в рот не клади. Ведь, казалось бы, провалился, опозорился по всем статьям: Расулова не свалил, телевизионщика этого своего, Лаврентьева, упустил, Спец – никто, пустое место, старшина запаса! – сделал тебя, как мальчишку… Казалось бы, скомкать тебя, как использованную салфетку, да и выкинуть в мусор. Ан не тут-то было! Тронь тебя – такое всплывет, что писаки с депутатами от нашей конторы камня на камне не оставят. И, опять же, в Кремле тебя хвалят: личность смертника установил, вывел коллег на кавказский след… Кто же это, говорят, у вас там такой энергичный да оперативный? Не засиделся ли он, говорят, в полковниках? Нынче время такое, что грамотную, инициативную молодежь надо активно продвигать, давать ей дорогу… А ты ведь, как я понимаю, именно этого и добивался. Ну и что с тобой таким прикажешь делать?»

Уже догадываясь, к чему клонит его превосходительство, полковник предпочел воздержаться от ответа. Поражение буквально на глазах оборачивалось победой, и, оглядываясь назад, Александр Борисович понимал: все просто не могло бы сложиться удачнее, даже если бы шло по разработанному им плану.

«В общем, генералом ты будешь, – подтверждая его догадку, сообщил Бочкарев. – Пока что все идет именно к этому, и я не стану препятствовать естественному ходу вещей, хотя по делам твоим причитается тебе расстрельный коридор в тюремном подвале, а вовсе не генеральский кабинет. И поставят тебя, вероятнее всего, именно туда, куда ты метишь – заведовать безопасностью на воздушном транспорте. Только помни: на вопросы, о которых я только что говорил, придется отвечать не кому-то, а тебе. И, если хоть один из ответов меня не устроит, информация о твоих художествах ляжет на соответствующий стол. Ты у меня в кулаке, я нахожу это выгодным для себя, и только от тебя зависит, как долго продлится твое благоденствие. Попробуешь брыкаться – уничтожу. Но ты ведь не дурак, чтобы брыкаться, верно? Поработаем рука об руку, к обоюдной выгоде и пользе для нашего общего дела…»